Читаем Русский Бертольдо полностью

БЕРТОЛД: Лутче чулки в заплатах, нежели такой ус[596], каков у тебя.

Имел сей шут многия дурныя знаки на лице, чего ради видя, что Бертолд касается до насмехания над его телом, не ведая, что ему ответствовать, покраснел, как огонь, от стыда. А болше тогда, как все придворныя стали смотреть на сию отмену, и тако начал молчать и рад бы был вытти, ежели б те кавалеры ево не удержали.

А Бертолд от долгаго говоренья имел рот свой полон слюн и, не зная куда плюнуть, потому что двор весь был украшен и убран шелковыми и золотыми материями, сказал царю: куда повелит ему плюнуть? Царь ему сказал, что б плюнул на порожнее место[597]. Тогда оборотясь Бертолд к Фаготу (которой, как выше упомянуто, плешив был), плюнул ему на голову, за что он, осердясь, стал жаловатся царю о учиненной обиде. Бертолд же, оправдая себя, говорил: «Мне царь дал повеление // (л. 19 об.) плюнуть на порожнее место. И где лутче порожнее место, как твоя голова[598]? Нет ли пословицы, что плешивая голова вшам площадь? И тако я не погрешил нимало, что наплюнул на порожнее место по повелению царскому».

По сем весь двор оправдал Бертолда, а Фагот, бьючи[599] свою голову, принужден был терпеть. И лучше б быть ему голодну[600], нежели мешатся когда нибудь с ним. Чему все обрадовались, потому что он показывал себя за разумнаго человека[601] и над всеми насмехался, а тогда от стыда своего не смел ни взглянуть и чють с серца своего не удавился[602]{41}. И понеже уже было позд[н]о, то царь бояр своих распустил, а Бертолду приказал, чтоб он к нему наутре пришел ни наг, ни одет{42}.

[26.] ХИТРОСТЬ ПРЕИЗРЯДНАЯ БЕРТОЛДОВА

О ВОЗВРАЩЕНИИ ЕВО К ЦАРЮ ПО ПРИКАЗУ ОТ НЕГО ДАННОМУ

Как наступил день, то Бертолд явился к царю, // (л. 20) обернувшись в мрежу[603] рыболовную, и царь, увидев его, стал ему говорить:

ЦАРЬ: Для чего ты явился предо мною так?

БЕРТОЛД: А не приказал ли ты мне, чтоб я возвратился к тебе сево дни так, чтоб ни наг был, ни одет?

ЦАРЬ: Да, приказал я так.

БЕРТОЛД: И вот я обернут сею мрежею, которою одна часть удов моих накрыта, а другая наруже видна.

ЦАРЬ: Где ты был до теперешняго времени?

БЕРТОЛД: Где я был, там уже не стою, и где я стою, другая не могут стоять, кроме меня.

ЦАРЬ: Что делает отец твой и мать, и брат твой с сестрою?

БЕРТОЛД: Отец мой из одново убытка делает два, // (л. 20 об.) мать моя помогает соседке своей в том, в чем уже болше помочь не может, брат мой сколко ни найдет, столко убивает, а сестра моя плачет о том, чему смеялась во весь инешней год.

ЦАРЬ: Растолкуй мне сию загатку.

БЕРТОЛД: Отец мой в поле, желая загородить дорогу, положил творну[604], так что те проезжия, которыя привыкли тою дорогою ездить иногда по одну, а иногда по другую сторону тово творну, зделали, вместо одной, две дороги. Мать моя сжимает глаза у соседки своей умершей, чего уже впредь не зделает. Брат мой, стоя на солнце, бьет вшей, сколко ни нашел в рубашке. Сестра моя во весь инешней год отдалася в забаву с мужем своим[605], а ныне плачет на постели, ожидая тяшких родин.

ЦАРЬ: Кой день изо всех других долее?

БЕРТОЛД: Тот, в которой кто нибудь пробудет неетчи[606].

ЦАРЬ: Какая та глупость, каковой не бывает болше у человека?

БЕРТОЛД: Ставить себя за разумнаго.

ЦАРЬ: Для чего седеет скорее голова, нежели борода? // (л. 21).

БЕРТОЛД: Для того, что волосы на голове выросли прежде, а не на бороде.

ЦАРЬ: Какое то детище, что огаливает[607] бороду у матери?

БЕРТОЛД: Веретено.

ЦАРЬ: Что то за трава, которую узнавают и слепыя?

БЕРТОЛД: Крапива.

ЦАРЬ: Что то за вещь[608], которая танцует по воде, а никогда ног своих не вымывает?

БЕРТОЛД: Лодка.

ЦАРЬ: Кто то таков, что прячет сам себя?

БЕРТОЛД: Червь шелковой.

ЦАРЬ: Какой то цвет, котораго нет хуже?

БЕРТОЛД: Тот, которой выходит из бочки, когда ренское уже на дрожжах[609].

ЦАРЬ: Что то за вещь, которая ни в чем стыда не имеет?

БЕРТОЛД: Ветер, которой подходит и под подол к женщинам. // (л. 21 об.).

ЦАРЬ: Что то за вещь, которой никто не хочет видеть в своем доме?

БЕРТОЛД: Проступка, то есть вина[610].

ЦАРЬ: Что то за кривая вещь, которая подрезывает ноги всех равных?

БЕРТОЛД: Серп, которым жнут хлеб.

ЦАРЬ: Сколко тебе лет?

БЕРТОЛД: Кто считает свои годы, тот производит счет с смертью.

ЦАРЬ: Что белее всего?

БЕРТОЛД: День.

ЦАРЬ: Белее ли и молока?

БЕРТОЛД: Белее и молока, и снегу.

ЦАРЬ: Ежели ты мне сево не покажешь, то я велю тебя без пощады сечь.

БЕРТОЛД: О несчастия и бедства придворнаго[611]!

[27.] ХИТРОСТЬ ВЫСОЧАЙШАЯ БЕРТОЛДОВА, ЧТОБЫ ОТБЫТЬ ЕМУ ОТ БАТОГОВ

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.

Настоящая книга — монографическое исследование, посвященное подробному описанию и разбору традиционных народных обрядов — праздников, которые проводятся в странах зарубежной Европы. Авторами показывается история возникновения обрядности и ее классовая сущность, прослеживается формирование обрядов с древнейших времен до первых десятилетий XX в., выявляются конкретные черты для каждого народа и общие для всего населения Европейского материка или региональных групп. В монографии дается научное обоснование возникновения и распространения обрядности среди народов зарубежной Европы.

Людмила Васильевна Покровская , Маргарита Николаевна Морозова , Мира Яковлевна Салманович , Татьяна Давыдовна Златковская , Юлия Владимировна Иванова

Культурология