Читаем Русский Бертольдо полностью

В тот час показуя себя царь, что возимел от них презрение в таком деле, оборотился к ним гневливым лицем и говорил: «Вы, толи что выпустили птицу из шкатулки, скажите, о безумные и малоумныя жены! — а потом еще принимаете смелость вступать в тайныя советы двора моего? Теперь скажите мне, как бы вы могли содержать секретно то дело, в котором зависит интерес государства моего и жизнь человеческая, когда на один час толко не могли удержать шкатулки, которую я вам дал с таким наикрепчайшим приказанием? Впротчем, подите управляйте дело свое, которое состоит в прилежном старании о фамилии и добром содержании домов ваших, как вы обыкли, а оставте управлять государство мужьям{52}. Я знаю теперь, что бы дела пошли наизворот, когда б проходили чрез руки ваши, никакое б дело у вас не было тайно, которое б в один час не пронеслось по всему городу. // (л. 27 об.) Подите отсюда, подите в домы свои, а я вас прощаю. И впредь в такую глупость не вступайте, а царице даю позволение проводить ее до покоев многим кавалером».

И тако бедныя те жены вышли от царя печалны и никогда уже болше о вступлении в советы и суды государственные не вступали, понеже они сами осуждены тем судом, однако ж чрез содействование Бертолда хитраго, х которому оборотився царь, стал смеятся и говорить:

ЦАРЬ: Сия еще выдумана новая инвенцыя[633] и произошла весма изрядно.

БЕРТОЛД: Добро, пусть пойдет коза хромая, пока волка встретит.

ЦАРЬ: Для чего ты сие говориш?

БЕРТОЛД: Для того, что жена, вода и огонь везде принуждают ко уступлению им места.

ЦАРЬ: Кто сидит в крапиве, часто его обжигает.

БЕРТОЛД: Кто плюет против ветра, тот плюет себе на бороду[634].

ЦАРЬ: Кто ссыт на снег, то всегда оное место видно остается[635].

БЕРТОЛД: Кто моет голову у осла, тот теряет толко труд и мыло. // (л. 28).

ЦАРЬ: Не про меня ли ты сие говорит?

БЕРТОЛД: Нарочно про тебя говорю, а не про других.

ЦАРЬ: В чем ты можеш жаловатся на меня?

БЕРТОЛД: В чем же могу и похвалится тобою?

ЦАРЬ: Скажи мне, в чем ты от меня озлоблен?

БЕРТОЛД: Я тебе учинился спомощником в таком твоем нужном деле, а ты, вместо тово, чтоб охранят жизнь мою, надо мною насмехается.

ЦАРЬ: Я так не неблагодарен, чтоб не признавал о твоем награждении.

БЕРТОЛД: Признавать тебе мало, сила вся в том состоит, чтоб награждение учинить.

ЦАРЬ: Молчи, и я награжду тебя так, что будет стоять прямо на ногах[636].

БЕРТОЛД: Стоят прямо на ногах повешенныя.

ЦАРЬ: Ты все наизворот толкует.

БЕРТОЛД: Кто говорит о худом, тот почти всегда отгадывает.

ЦАРЬ: Ты говорит о худом и делает худо.

БЕРТОЛД: Какое худо делаю я во дворе твоем?

ЦАРЬ: Ты не имеет ни благородных поступков, ни учтивства.

БЕРТОЛД: Что тебе в том, учтив ли я или неучтив? // (л. 28 об.).

ЦАРЬ: Весма мне то надобно, ибо ты чрезмеру по деревенски обходится со мною.

БЕРТОЛД: Скажи мне тому притчину.

ЦАРЬ: Понеже ты, когда приходит ко мне, то никогда не сымаеш шляпы и не кланяется.

БЕРТОЛД: Человеку не надобно наклонятся пред другим человеком.

ЦАРЬ: По обхождению человеческому надобно употреблять учтивство и поклоны.

БЕРТОЛД: Все мы от земли — ты от земли, я от земли, и все возвращаемся в землю. Однако ж земля никогда не наклоняется пред землею.

ЦАРЬ: Правду ты говорит, что все мы от земли. Но какая разность есть между мною и тобою? — не иная как сия, что от одной самой земли делают сосуды разныя, ис которых часть употребляется на положение дорогих закусок и благовонных мастей, а другая часть на деревенския дела и на последния нужды. Таким образом и я нахожусь одним судном[637] из тех, в которых держится балсам и другия благоуханныя вещи, и дорогия закуски, а ты — таким судном, в которой ссут[638] и еще хуже того делают. Хотя все мы от единой руки и единой земли сотворены.

БЕРТОЛД: Тово я не отрицаюсь, но крепко подтверждаю, что так подлежит разбитию один, как и другой сосуд, и когда оба бывают разбиты, то черепки их выметывают на улицу, как одного // (л. 29), так и другаго судна, без всякой разности.

ЦАРЬ: Добро, что ты ни говори, да я хочу, чтоб ты передо мною наклонялся.

БЕРТОЛД: Я того никак учинить не могу, как ты ни изволиш{53}.

ЦАРЬ: Для чего не можеш?

БЕРТОЛД: Для того, что я ел лапшу сушеную[639] и не хочу ее переломать от наклонанья.

ЦАРЬ: А, дурной деревенщина, я поневоле тебя заставлю кланятца, когда приходит ко мне{54}.

БЕРТОЛД: Все может статся, однако ж весма мне трудно тому поверить.

ЦАРЬ: Завтра покажется оное действо. А теперь поди домой.

[37.] ЦАРЬ ВЕЛЕЛ ОПУСТИТЬ ВЕРХНЕЙ КОСЯК У ДВЕРЕЙ В СВОЕЙ КАМОРЕ И ИХ ПОНИЗИТЬ,

ЧТОБ ПОНЕВОЛИ БЕРТОЛД НАКЛОНИЛСЯ, ВХОДЯ В ТЕ ДВЕРИ

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.
Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. XIX - начало XX в.

Настоящая книга — монографическое исследование, посвященное подробному описанию и разбору традиционных народных обрядов — праздников, которые проводятся в странах зарубежной Европы. Авторами показывается история возникновения обрядности и ее классовая сущность, прослеживается формирование обрядов с древнейших времен до первых десятилетий XX в., выявляются конкретные черты для каждого народа и общие для всего населения Европейского материка или региональных групп. В монографии дается научное обоснование возникновения и распространения обрядности среди народов зарубежной Европы.

Людмила Васильевна Покровская , Маргарита Николаевна Морозова , Мира Яковлевна Салманович , Татьяна Давыдовна Златковская , Юлия Владимировна Иванова

Культурология