Русский Бог (СИ)

          Пушкин обнимал, тискал, целовал в щёки черного человека. Тот стоял почти совершенно безучастно,  не двигаясь, едва отвечая на рукопожатие кистью, закутанной в лайковую перчатку. Скинувший во время фехтования зелёный мундир, Пушкин остался в белой кружевной сорочке.  Теперь он казался белой маленькой чайкой, бившейся на высоком утёсе чёрного каррика вошедшего.  В свою очередь раздевшись перед сражением, Трубецкой в остался серой элегантной паре; Натали, как прежде,- в голубом выходном платье. Трубецкой едва помнил Чаадаева.  Три- четыре раза, тринадцать лет назад, тот бывал на их собраниях, ещё во времена Союза Благоденствия, но потом, после 1820 года, он не видел его ни разу, говорили, что тот отправился путешествовать по Европе. В тайных обществах , ни в Северном, ни в Южном, Чаадаев участия не принимал.

          Пушкин шутливо погладил Чаадаева по лысому черепу:

- Лысый пророк снова в северной столице! Виват! Виват! Виват! Натали, прикажи Гавриле принести мадеры из буфета!

          Побежавшая Натали не заставила ждать. Она сама принесла вина, помогла наполнить бокалы.  Сама не пила, по тогдашним обычаям, укреплённым установленным Пушкиным в доме порядку, ей не полагалось. Натали отошла к окну.  Спрятавшись за вязание, она наблюдала за собравшимися.  Чаадаев был ей явно по-дружески симпатичен. Не раз Трубецкой ловил её изучающий взгляд на себе.

- Чедаев, помнишь ли былое? Задекламировал Пушкин:

В те дни, когда мне были новы

Все впечатленья бытия –

И взоры дев, и шум дубравы,

И ночью пение соловья –

Когда возвышенные чувства

Так сильно волновали кровь,-

Часы надежд и наслаждений

Тоской внезапной осеняя,

Тогда какой-то злобный гений

Стал тайно навещать меня.

Печальны были наши встречи:

Его улыбка, чудный взгляд,

Его язвительные речи

Вливали в душу хладный яд.

Неистощимой клеветою

Он провиденье искушал,

Он звал прекрасное мечтою,

Он вдохновенье презирал,

Не верил он любви, свободе,

На жизнь насмешливо глядел –

И ничего во всей природе

Благословить он не хотел.»

          Ударив по-русски бокалы, они выпили. Пушкин тут же налил ещё:

- Чедаев! Знакомься, это француз Дантес.

Чаадаев и Трубецкой поклонились друг другу. А Пушкин читал уже новые стихи:

-« У них свои бывали сходки,

Они за чашею вина,

Они за рюмкой русской водки…

Витийством резким знамениты,

Сбирались члены сей семьи

У беспокойного Никиты,

У осторожного Ильи…»

- Не надо, Пушкин, - остановил друга Чаадаев, отстранив бокал, о который тот хотел снова ударить своим. – Я был в Англии 14 декабря 1825 года… Я плакал, как ребёнок , читая газеты. Этот горе так велико. Что я было за ним позабыл своё собственное… Страшно подумать – из этих тысяч людей, которых более нет, столько погибло в минуту преступных мыслей и дел! Как явятся они перед Богом! – Чаадаев говорил ровным грустным голосом человека, потерявшего всё лучшее на белом свете.

- Э-э-э! Француз! – Пушкин, которому вино ударило в голову, схватил за плечи отвернувшегося Трубецкого.- Ты что плачешь. Француз? Ты что? Родину вспомнил? Да не бойся, не буду я с тобой стреляться, хоть в лицо подлецом меня трижды назови, хоть жену мою уведи,- Пушкин подмигнул улыбнувшейся в ответ Натали.

- Это я так, - ответил Трубецкой тоже пытаясь улыбнуться.

- прочь печали, господа! Что было то прошло! Будем веселиться! In vino veritas! Дзинь-дзинь-дзинь! Как сказал оракул волшебной бутылки у Рабле в ответ на вопрос о смысле жизни .

« На французской стороне,

На другой планете

Предстоит учиться мне

В университете»,- запел Пушкин, обняв Чаадаева и Трубецкого.

- Саша. Я объявлен сумасшедшим, - Чаадаев, который, войдя. Так и не сошёл с места, лишь опустив рядом с собой саквояж с зонтом и положив на него широкополую шляпу, поднял правую руку из-за спины, растопырив пальцы пятернёй, распростёр её над головой. – Я объявлен сумасшедшим.

          Пушкин остановился и с недоверием посмотрел на Чаадаева, не шутит ли тот.

- « Не дай мне бог сойти с ума.

Нет, лучше посох и сума,» -

Начал тихо читать Пушкин. Чаадаев присоединился к нему вторым голосом. Трубецкой отошёл в сторону.

- « Да вот беда…сойти с ума,

И страшен будешь, как чума,

Как раз тебя запрут,

Посадят на цепь дурака,

И сквозь решётку, как зверька,

Дразнить тебя придут…

А ночью слышать буду я

Не голос яркий соловья,

Не шум глухой дубрав –

А крик товарищей моих,

Да брань смотрителей ночных,

Да визг. Да звон оков…»

- Этого не может быть, - чётко. Явственно сказал Пушкин в возникшем вакууме тишины.

- Я объявлен сумасшедшим! – повторил Чаадаев.

- Так ты же умница! Один из самых образованных и умнейших людей России. Наша национальная гордость. Первый самостоятельный русский философ, именем которого мы можем гордиться. Исток русской философии.

- Царь Николай объявил меня сумасшедшим.

- О это видный психиатр! Но кроме ярлыков есть общественная справедливость.  Не может самый умный человек Росси считаться самым глупым только потому, что так назвал его коронованный лицемер империи.

- Я опубликовал в журнале « Телескоп» за нумером 15 одно « Письмо к даме».