Русский Бог (СИ)

- Браво, браво… - похлопал двусмысленно его по плечу император,- далее неизвестная дама, переходя от реальности в мистику, пророчествует, что Трубецкому, укрывшемуся под именем барона Дантеса, суждено здесь в России убить нашего известного поэта Пушкина.

- Какой бред! – снова вырвалось у Лепарского. Широко раскрыв маленькие глаза, опустив нижнюю челюсть, он внимательно слушал царя.

- Вы не верите  в пророчества, генерал? – иронически улыбнулся Николай.

- Конечно нет. В России сплошь пророки, и не одного человека дела…

- Кроме Александра Христофорыча Бенкендорфа, главы III - го отделения, - уколол император.

Лепарский проглотил пилюлю:

- Государь, отчего вы не повелите немедленно схватить Трубецкого, располагая такими вескими доказательствами?

- Оттого, что я верю в мистику. Давайте. Шутки ради, погадаем на Пушкина. Возьмите Библию, генерал!

          Лепарский пожал плечами; исполняя императорскую блажь, он взял с полки толстенную каноническую Библию в рыжем кожаном переплёте. Николай опять улыбнулся.

- Мы только играем, генерал. Закройте глаза, и шутки ради откройте Библию наугад. Смелее. Гадаем на Пушкина.

          Часы не секретере ударили четыре часа по полудни. Что-то сверкнуло на улице, то ли заходящее солнце выглянуло из-за туч, то ли стая чаек пролетела в смурном осеннем небе к Финскому заливу.

- Читайте.

          Выполняя повеление царя, Лепарский открыл наугад Библию. Он не знал, что читать. На открытой странице было много строк. Под пристальным взглядом царя Лепарский начал с середины: - « Марк X, 34: «И поругаются ему, и уязвят его, и оплюют его, и убьют его…»

- Вот как! – задумчиво воскликнул император.

Лепарский захлопнул Библию.

- государь, нужны скорейшие меры.

- Вы говорите, как старик Аракчеев.

- Теперь, когда вы знаете…

- Я и про декабристов всё знал.

- Государь, мне кажется, не следует подобно вашему покойному  царственному брату, императору Александру, впадать в пассивный фатализм. Последствия его всегда печальны, и не только для царей, но и для царства.

- А не много ли вы себе позволяете, генерал Лепарский, поучая государей?

- Простите… Но отчего же не предотвратить…

- Оттого, что у людей, и у стран свои судьбы. Своя судьба у Франции, своя у Америки, своя – у России. Своя судьба у поэта Пушкина, своя – у генерала Лепарского, своя – у царя Николая.

- Еще раз простите , государь, но я ясно вижу, вам передалась болезнь прежнего царя Александра Павловича.

- Это не болезнь. Это русский дух. Александр всё знал про декабристов, и я знал, и  Аракчеев, и самый первый – Бенкендорф.   Мы не предотвратили, они начали  чего добились? Фанатик Каховский  застрелил офицера Московского полка и старика генерал-губернатора графа Милорадовича, а за это сколько бунтовщиков, и не офицеров, а ведомых ими солдат, младших чинов, погибло под картечью и на Сенатской площади, и на Неве, когда они бежали к Петропавловке, сколько утонуло в промоинах, сколько Черниговцев легло на снегу под Белой церковью, пять зачинщиков повешены, четырнадцать десятков лучшего дворянства разжалованы и сосланы на каторгу, где им суждено погибнуть от холода, болезней, непосильного труда. И многие уже погибли! Мщение более, чем достаточное. Вот итог тем, кто хотел изменить судьбу России. Жизнь в России идёт, как идёт. Не надо ни торопить её, ни вставлять палки в колёса… Давайте погадаем вашу судьбу, генерал?

- Я не хочу. Извините, государь. Не верю!.

- Во вы поляки! Испорчены католичеством! Во что же ты веришь? Не может человек без веры. Чего в жизни хочешь?

- Говорить честно, государь?

- Честно отвечай , каналья.

- Шефом жандармов хочу стать. Занять место графа Бенкендорфа. Жажду перевода из Сибири в Петербург. На новое, хорошее во всех отношениях место. Ощущаю силы в себе.

- Значит , лучшей ищейкой России хочешь стать? Что же, каждому своё. Оставайся пока в Питере, разрешаю. Попробуй изменить судьбу.   Сохранишь жизнь Пушкина, сделаю тебя шефом жандармов, удалю Бенкендорфа. Пушкин, хоть шалопай и бабник, но лучший в России поэт. Мне как лучшему монарху нужен лучший поэт, как красивый брильянт на пальце. – Николай осмотрел усыпанную дорогими камнями руку. – Не спасёшь Пушкина от его судьбы, значит не изменить тебе судьбы и своей собственной, до смерти каторжников пасти тебе в Сибири.  В захолустье, в лагерях, жизнь жандармского начальника, сам знаешь, мало отличается от существования охраняемого им вора.

- День и ночь буду следить за Пушкиным!

- Вот-вот. А у меня развлеченье будет посмотреть, кто кого, ты или судьба,  в которую ты не веришь.

- К Пушкину въехал объявленный сумасшедшим за крамольную статью известный вольнодумец Чаадаев, недавно высланный из Москвы. Позвольте, государь, быть определённым к Чаадаеву под видом полицейского лекаря с тем, чтобы войти в дом Пушкина, которого, как зеницу ока, охранять берусь.

- Валяйте, генерал, - презрительно усмехнулся Николай. – Ч чтобы волосок не упал с головы Пушкина! А я посмотрю, что у вас получится.

- А Трубецкой, государь?