Им противостояли коммандо буров, продолжавшие действовать разрозненно, не имевшие достаточных запасов и скованные малоподвижными обозами. Личное мужество, выносливость, отличное знание местности и другие боевые качества, которые так помогали в начале войны, уже не давали бурам прежних преимуществ.
В начале февраля произошел перелом. Английские войска двинулись было к осажденному бурами Кимберли, но потом изменили направление удара и внезапно повернули прямо на столицу Оранжевой Республики Блюмфонтейн. Главнокомандующий войсками республики и трансваальскими коммандо на этом участке фронта генерал Питер Кронье не ожидал, что значительные силы противника способны появиться в стороне от железной дороги. Свою ошибку он понял слишком поздно, когда у местечка Паардеберг все его войско попало в окружение. Буры поспешно обставили свой лагерь двумя рядами фургонов и телег, начали рыть окопы. Первые атаки они встретили дружным ружейным огнем и стрельбой из четырех пушек.
У англичан хватило сил, чтобы захватить все окрестные высоты и тесным кольцом обложить лагерь буров. Их пехотные цепи поспешно окапывались и пользовались любой возможностью, чтобы проложить все новые и новые траншеи и сблизиться с противником. В небо поднялись аэростаты воздушного наблюдения и с них весь лагерь открылся как на ладони. Артиллерия получила точные указания и начала методический обстрел. Торопливые хлопки скорострелок заглушили голоса снятых с крейсеров морских орудий и громовые раскалы шестидюймовых мортир.
Вскоре один за другим взлетели на воздух все склады боеприпасов буров, загорелись разбитые снарядами фургоны. От обстрела люди, среди них многочисленные женщины и дети, не пожелавшие оставить своих родных и близких, укрывались в траншеях и ямах. Но укрыть тысячи лошадей и быков было невозможно. Шрапнель и пулеметы истребили их поголовно, и вскоре весь лагерь и берега единственной протекавшей рядом с ним реки были завалены тушами скота. Стояла жара, и столбик термометра поднимался до тридцати шести градусов по Цельсию. Воздух наполнился зловонием быстро разлагающихся туш, а вода в реке кишела червями. Возникла угроза эпидемии.
На выручку армии Кронье поспешили коммандо с других участков фронта, но каждое из них действовало самостоятельно. Путь на Кимберли оказался открыт и вскоре все газеты Великобритании с ликованием сообщили, что блокада буров с «алмазной столицы мира» полностью снята. Все попытки освободить Кронье также не принесли успеха, англичанам удалось довольно легко отбить разрозненные атаки. Одно из коммандо действовало так неудачно, что оказалось полностью разгромленным, и сотня его бойцов во главе с командиром попала в плен.
В ночь на 27 февраля, когда разразилась сильная гроза, в атаку на лагерь Кронье поднялись батальоны Королевского канадского полка, входившего в состав английских сил. Буры слишком поздно заметили приближение противника. Ожесточенный бой шел всю ночь, а на рассвете стало ясно, что канадцы успели выкопать свои траншеи всего в восьмидесяти метрах от фургонов и смогут теперь в упор расстреливать весь лагерь из винтовок и пулеметов.
В 10 часов утра генерал Кронье и более четырех тысяч его бойцов, не считая членов их семей, сдались.
Слухи об их капитуляции распространились быстро, но достоверная информация о масштабах поражения поступила спустя несколько дней. Этот печальный рассказ Николай услышал вместе с другими мастерами в арсенале, где начал работать после того, как выписался из госпиталя. Рана хотя и затянулась, но он продолжал носить повязку.
На какую-то минуту в мастерской наступила тишина, а затем вновь яростно застучали молотки и завизжали напильники. Люди работали с ожесточением, понимая, что теперь именно от их усилий зависит снабжение оружием новых ком- мандо, которые должны встать на место выбывших из строя.
В тот день работали допоздна, и после госпитального лежания Николая покачивало от непривычного перенапряжения. В ответ на озабоченный взгляд Кузьмы улыбнулся через силу, поднял вверх большой палец.
— Порядок, трофейный пулемет починили. Не беспокойся, отосплюсь, вся ночь впереди.
Но в эту ночь спать не пришлось. Под фонарем у самых ворот поджидал в ладной таратайке седой старик. Тот самый, что когда-то привозил для испытания захваченные у англичан патроны с разрывными пулями.
— Якоб хочет тебя срочно видеть, — обратился он к Николаю. — Залезай и держись крепче, я быстро поеду.
— Да тебя, отец, и не узнать, обстригся наголо, ни кудрей, ни бороды. Где же твое старинное ружье, что слону точно в глаз попадало?
— Оно, сынок, теперь дома на стенке висит, а я вот с ним охочусь, — и старик похлопал ладонью по плоской деревянной кобуре на поясе, из которой высовывалась ребристая рукоятка револьвера Маузер, недавно принятого на вооружение в германской армии.
— Ныне дичь, сынок, другая, целыми неделями за ней по вельду гоняюсь. Поэтому и обстригся, чтобы в длинном волосе вши не завелись.