Русский Бокондо

Николай резко повернулся, повел плечом:

— Это не женщина. Жена!

ГЛАВА 40

Поселились в небольшой квартире на верхнем этаже. Дверь выходила на веранду, огибавшую трехэтажный дом, окна спальни глядели в тихий двор, а крохотная гостиная вмещала шкаф для посуды, стол и четыре стула. Кухня и остальные удобства находились в конце коридора. Николаю, привыкшему к габаритам корабельных кают, а за последнее время и к окопному комфорту, все это казалось более чем достаточным. Людмила, видимо по женской деликатности, на все это не обращала внимания. Во всяком случае, были вместе, а по здешним ценам плата за квартиру оказалась и не столь уж высокой.

Вечерами сидели вдвоем на веранде и любовались закатами. Солнце опускалось за безлесые и изрытые старателями склоны горы Клиприверсберг, затихал городской шум, а по этажам разносился звон посуды, вкусные запахи, воркущие женские и звонкие детские голоса. Тишина и уют успокаивали и расслабляли.

Свет любимых глаз и теплое кольцо рук могли заставить позабыть обо всем на свете.

Но на поиски работы Николай отправился уже на другой день. Мотаться по довольно хаотично расположенному городу, с запада на восток протянувшемуся вдоль железной дороги, не пришлось. Прямо направился в центральный район Брамфонтейн, где сосредоточились главные офисы и конторы многих фирм и компаний. В одном из солидных домов возле Биржевой площади, закрытой для проезда экипажей цепями на чугунных столбах, нашел контору под не очень оригинальной вывеской «Смит и компания». Там и выложил на стол рекомендательное письмо от Якоба.

Незнакомый седой господин неторопливо прочитал его, потом пытливо взглянул на посетителя.

— Здесь написано, что имеете освобождение от военной службы по состоянию здоровья. Чем больны?

Николай задрал на спине рубаху, показал длинный шрам.

— В депо на кране трос оборвался, задело концом. Полго- да в больнице провалялся.

Господин согласно кивнул.

— Сами понимаете, время такое, что на слово верить трудно, да и власти могут потребовать проверки. Сейчас в делах застой, могу предложить только место охранника на складе нашей фирмы.

Жалование положили скромное, но перед молодой семьей денежная проблема не стояла. Хозяину выложили плату за шесть месяцев вперед и, чтобы не было лишних разговоров среди благонравных соседей, оформили брак в мэрии. Сами решили, что обвенчаются при первой же возможности, как только найдется православный священник. Венчаться с пастором Людмила наотрез отказалась. Столь же решительно заявила, что работу в местной больнице не бросит.

Николай быстро освоился в этом шумном многонациональном городе, где шахты имелись чуть ли не в каждом квартале и отвалы пустой породы можно было видеть почти на каждой улице. Разобрался в этом скоплении шахтерских поселков и деловых центров и, как заправский старожил, стал называть его Джоуберг. Как и полагается уитлендеру, завел знакомства в своем кругу, но по причине флегматичного характера и регулярно демонстрируемой политической серости не принимал участия в жарких спорах о действиях властей.

В городе было неспокойно. Тысячи людей бежали сюда, надеясь спастись от ужасов войны, но она шла следом, несла безработицу и дороговизну. Если и раньше Джоуберг был известен своими высокими ценами, то сейчас многие продукты совсем исчезли и достать их было нельзя ни за какие деньги. Участились грабежи, и полиция не могла поддержать прежний порядок.

Но все претензии в адрес властей смолкали, стоило только кому-нибудь упомянуть о чернокожих рабочих. Их поселки сплошным кольцом опоясывали город и на каждого белого жителя приходилось не менее семи африканцев. Это были не бессловесные деревенские кафры, а «парни из бараков», не один год проработавшие плечом к плечу с белыми рабочими в шахтах и на производстве. Они уже о многом знали, освоили новые профессии, которые и не снились их дедам, и с гордостью, словно парадные мундиры, носили свои драные рабочие робы и помятые шахтерские каски. Из-за безработицы и нехватки продовольствия кое-кто из них разошелся по округе, но многие остались в поселках. Их присутствие внушало опасения всем — и бурам, и уитлендерам. Все чаще звучало: «Когда же придут англичане?»