Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Спустя четверть часа и скончался новой московской мученик, и тело, избитое и обагренное кровию, лежало на распутий день и ночь целую, пока синодальной конторы члены, чрез полицейскую команду, заблагорассудили поднять.

Вот точная трагедия, коей был я сам зрителем.

Пролив неповинную кровь, убийцы, из коих, как наиглавнейший, был дворовый человек полковника Александра Раевского по имени Василий Андреев, и целовальник, московский купец Иван Дмитриев (кои оба потом, на том же месте, казнены виселицею), со многими другими побежали в город производить дальнейшие неистовствы; а я, чрез час после убивства владыки, уехал в Черную Грязь к князю Матвею Дмитриевичу Кантемиру, где и брат мой находился»…

Помянутым тиранническим убивством совсем невинного святителя, все богомерзкое скопище злодеев сих нимало не удовольствовалось и не усмирилось; но, остервенившись однажды уже, рассеялось оно толпами по всем улицам городским и начали грабить и производить всякого рода наглости и буянствы.

Они провели весь тот день в сих бесчиниях мерзких и бесчеловечных. Самая наступившая потом ночь не могла укротить их бешенства и зверства; но злодейские скопища их умыслили зверство свое и буянство простирать на утрие далее: перебить всех докторов и лекарей и всех, какие были еще, начальников, а потом разграбить Кремль и все в нем находящееся; а особливо расхитить сокровища, которые они в Успенском и других соборах найтить надеялись.

Соблазняло и поджигало к тому их наиболее то известное им обстоятельство, что Москва находилась тогда в совершенном почти безначалии. Главные командиры все разъехались по подмосковным своим деревням; а и самых воинских команд было очень мало, ибо все прочие выведены были за город, в лагерь, для безопасности.

Что ж касается до полицейской команды, то они ее, для малочисленности оной, не уважали и думали, что ей со всем их великим множеством никак сладить не можно. А по всему сему и возмечтали зверские злодеи сии, что им ничто не в состоянии будет воспрепятствовать произвесть злодейское свое намерение в действо.

В сем расположении злодейских своих сердец и умов, смолвились они на утрие сбежаться со всех сторон на большую торговую площадь, между Кремлем и рядами находящуюся. И не успело наступить утро последующего бедственного и кровопролитного дня, как и повалили со всех сторон превеликие толпы беснующего народа в Китай-город.

Уже наполнилась вся площадь и все улицы между рядами бесчисленным множеством оного; уже многие сотни или паче тысячи бездельников сих бегали и бродили по Кремлю самому и допивали остаточные вины, отыскиваемые в погребах, там находящихся; уже все храмы и ряды, с бесчисленными сокровищами и товаров несметным множеством, подвержены были явной и ежеминутной опасности от расхищения, и наивеличайшее бедствие висело уже власно, как на волосе, над всею Москвою; как невидимая десница Всемогущего удержала еще бедственной и роковой удар сей и, по бесконечной благости своей, пощадила еще сию древнюю столицу обладателей наших, употребив к отвращению того совсем неожиданное и, по-видимому, ничего почти незначущее, но такое средство, которое возъимело тогда успех, превзошедший всякое чаяние и ожидание.

Сыскался в недрах Москвы один усердный россиянин и истинный сын отечества своего, восхотевший жертвовать всеми силами и самою даже жизнию своею для спасения великого города сего от бедствия величайшего.

Был то отставной и никакой уже должности на себе не имевший, престарелый и мало до того народу известный, а того менее славный генерал, по фамилии Еропкин, а по имени, достойному вечного незабвения, Петр Дмитриевич.

Благодетельствующий еще Москве Промысл Господень удержал его, стечением разных обстоятельств, на сие время, и власно как нарочно для прославления его, в Москве и не допустил его выехать из ней вместе с прочими.

Сей не успел услышать о происшедшем мятеже подле Варварских ворот и потом о убиении архиерея, как, ведая, что нет никого из начальников московских, кому-б о усмирении мятежа старание приложить было можно, и предусматривая, что остервенившийся народ при одном том не останется, а прострет наглости свои далее, решился вступить самопроизвольно, хотя совсем не в свое, но крайне нужное тогда дело, и принять главное начальство над всеми находившимися в Москве немногими военными командами, и неусыпно трудился во всю ночь не только собранием всех их, колико ему то учинить было возможно, в Кремль, но желая хотя сей спасти от наглости и расхищения народного, успел сделать и все нужные распоряжения к недопущению народа ворваться в оный.

Четыре входа было тогда в сию древнюю цитадель и известны под четырьмя воротами: Спасскими, Никольскими, Вознесенскими и Боровицкими; но из всех одни только Вознесенские оказались способными к заграждению оных затворами и железными опускными решетками; прочие же долговременная безопасность, в коей сия столица находилась, сделала к тому неспособными.