Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Когда на другой день, то есть 31-го июля, воспоследовало первое полное собрание всех депутатов, генерал-прокурор предложил им, что время приступило к выбору их предводителя. Должность сего чиновника была весьма важна, ибо он председательствовал как в больших собраниях, так и во всех отдельных комиссиях, и без присутствия его или генерал-прокурора были они недействительны; от него зависело, предлагать дела и останавливать их течение; ударом жезла своего мог он разрушать или возобновлять собрание; он подавал все доклады и получал на оное монаршее решение; и должен был иметь крепкое наблюдение, чтобы комиссия, учрежденная для сочинения проекта нового уложения, ни в чем другом не упражнялась как в том, для чего она установлена, то есть в сочинении сего проекта.

Собрание, в исполнение 4-го пункта предписанного в обряде порядка, избрало кандидатами в сию Должность вяземского депутата графа Ивана Григорьевича Орлова, волоколамского депутата графа Захара Григорьевича Чернышева и костромского депутата Александра Ильича Бибикова; на представлении о сем, 2-го августа императрица соизволила надписать: «г. Орлов сам просит увольнения; г. Чернышев, занят будучи многими должностями, не может сего принять: утверждаю предводителем депутата Александра Бибикова»[87].

По возвещении о сем высочайшем утверждении, генерал-прокурор вручил жезл новоизбранному маршалу, который произнес речь.

По окончании сей речи, собрание ознаменовало заседание свое разделением депутатов в разные комиссии, коих было 19. Депутатскому маршалу и генерал-прокурору назначено было председательствовать (как выше уже сказано) не только в большом собрании, но и во всех частных комиссиях, а граф Андрей Петрович определен был директором дневных записок или журналов. Распределив таким образом чиновников к их должностям, по предложению маршала приступили к чтению данного им большого наказа. Наказ сей, вечный памятник мудрости Екатерины, столько имеет видов и столько объемлет предметов, что можно назвать оный всеобщим законоположением и всем земным обладателям наставлением. По выслушании сего наказа, депутаты, пораженные великодушием самодержицы, отступающей от первых своих прав и возлагающей оные на депутатов своего народа, и восхищенные человеколюбием монархини, отменяющей постыдные и жестокие истязания пыток и конфискаций, и устанавляющей, «что лучше спасти десять виновных, нежели наказать одного невинного, и что преступление, быв личное, не должно изыскивать и наказывать как на самых виновниках»; преисполненные к ней душевной благодарности, единодушно возжелали поднести ей титул: «Екатерины Великой, Премудрой и матери отечества» и в определении своем, 9-го августа, так изъяснились: «Ведаем мы совершенно, что сии изъявления нашей благодарности не могут придать Ее Величеству ни большей славы, ни большего сияния, но они украсят нас и век наш. Скажут будущие времена, что обладала нами императрица не в обширности пространного государства, не в самодержавной власти величество свое полагающая, но в одном том, чтоб сделать бесчисленный народ, скипетр ее лобызающий, сколь можно по человечеству добродетельнейшим и благополучнейшим в свете, императрица необыкновенно сказавшая, что не народ для нее, но она для своего народа сотворена, которого счастье предпочитает и дражайшей своей жизни, единодушно нами за неоцененное наше щастие признаваемое».

12 августа Александр Ильич, в качестве маршала депутаций, предстал со всем собранием депутатов пред сидящею на троне императрицу, дабы от лица сената и всего российского народа торжественно поднести титул ей совершенно следующий. При сем случае достойно примечания, что Александр Ильич, не взирая на обыкновенное милостивое с ним обращение императрицы, и хотя еще накануне предварительно пред нею прочел часть приготовленной речи, однако же важность сей торжественной минуты и взор августейшей монархини, облеченные во всем блеске императорского сана, привело его в невольное смущение, и он с трудом мог начать свою речь.

По окончании ее, государственный вице-канцлер князь Голицын, от лица императрицы ответствовал, что Ее Императорское Величество тем с большим удовольствием принимает изображенную от господ депутатов чувствительность; что она подает ей надежду твердостью, с которою исполнять будут на них возложенное дело, и до какой степени благородные сердца могут простерть ревность и добродетели, когда имеют случай утверждать блаженство рода человеческого, и от всего сердца желает, чтобы Царь царствующих укрепил их в их благих мыслях, помог и утвердил во всех трудных предприятиях. За сим Екатерина изустно прибавила:

«О званиях же, кои вы желаете, чтоб я приняла, на сие ответствую: 1-е Великая: о моих делах оставляю времени и потомкам беспристрастно судить; 2-е Премудрая; никак себя назвать не могу, ибо один Бог премудр; 3-е Матери: Отечества; любить Богом врученных мне подданных, я за долг звания моего почитаю, и быть любимою от них, есть все мое желание»[88].