— Брось Тамару! — так же тихо, но зловещим тоном ответил мне «старец», — ты же, гад, женат!
— От такого слышу, — шепчу я ему, — ты сам, что ли, холостой?
Так мы во время массажа и не договорились. Но потом, когда мы «врезали» еще по «ершу», я отвел «старца» подальше и «промыл ему мозги».
— Слушай, Вася, ты что хочешь, чтобы девчонка была только с тобой, ты же ее отца старше! Другое дело, если вы поженитесь, но этим же и не пахнет! Да и встречаетесь вы нечасто, это не жизнь. Я — твой спаситель, если ты что-то понимаешь.
Я вакуум в ее жизни заполняю. А ведь его может заполнить ее ровесник, жених, и тогда хана тебе! Ты мне водку должен ставить за то, что я сохраняю сложившийся статус-кво. Перевести на русский?
Митрофаныч молча выслушал меня и вздохнул.
— Люблю я ее, не знаю, что и делать! Убил бы жену, но греха боюсь, а развестись не могу — она же меня раздавит. Что мне делать? — этот суровый и некрасивый, как граф Жоффрей из «Анжелики», человек тихо заплакал.
— Вась, твою мать, прекрати, люди увидят! — испуганно уговаривал его я. — Хочешь, брошу ее, если это надо! («Не дождешься, хрыч старый!» — думаю я про себя.)
— Нет, ты, пожалуй, прав! — вздохнул Митрофаныч. — Но постарайся убедить ее, чтобы не сошлась еще с кем-нибудь, особенно с холостым. Я как-нибудь решу вопрос с женой или удавлюсь!
И забегая вперед, доложу вам, что я таки однажды действительно выручил Митрофаныча. А было это так. Почувствовал я, что у Томочки кто-то наклевывается. Разок не смогла встретиться у моего приятеля, стала холоднее в постели. Жена как-то уехала с детьми в Тбилиси на весенние каникулы, и я пригласил Томочку вечером ко мне домой. Ее, видимо, заинтересовало, как я живу, и она пришла. «Переспали», выпили. У нее, как обычно, развязался язык, она и сообщила мне, что завтра едет на неделю в Киев к подруге.
— С Митрофанычем? — спрашиваю.
— Клянусь, что нет! — отвечает она убежденно. — К подруге, и все!
Хорошо, думаю, проверим.
— Мэри, ты знаешь, что такое «пояс верности»? — спрашиваю я.
Кивает, — слышала что-то.
— Так вот, если бы у меня был современный «пояс верности», ты позволила бы мне его надеть на тебя? — продолжаю я. — Для общения с подругой это не повредит, а с мужиком быть ты не сможешь!
— Надевай, если не веришь! — гордо согласилась Томочка, и вдруг что-то вспомнила: — Так ты ревнуешь меня! Вот почему ты говорил в моих снах: «Люби только меня, будь верной мне!» И даже про «пояс верности» сказал что-то, я и не поняла тебя тогда как следует. Все, сон сбывается! Надевай свой пояс, если не веришь!
— Тогда я просто заклею тебе это место! — объявил я ей.
— Как заклеишь, а писать как я буду? — испугалась девушка.
— Не боись, все предусмотрено! — успокоили ее.
Я посадил Томочку на стул и снял с нее трусики. Она со страхом наблюдала за моими действиями. Достал маленький тюбик циакринового клея, того, который мгновенно твердеет и растворить его ничем нельзя. Нашел толстую авторучку «Паркер» и, не раскрывая ее, ввел, куда следует, примерно на половину длины. Томочка взвизгнула. Я надел резиновые перчатки и, быстро выдавив клей на волоски, обрамляющие ее самое любимое мной место, мгновенно соединил их. Клей тут же затвердел, склеив даже пальцы перчатки друг с другом.
Я вынул ручку, с удовольствием поводил ею у своего носа и сказал обескураженной девушке:
— Теперь тебе можно будет общаться только с таким джентльменом, у которого член тоньше этой ручки. Но ведь это же совсем неинтересно! А приедешь «честной» — распломбирую тебя, срежу волоски — и буду любить, как Джон свою Мерилин!
Но Томочка не оценила моего «черного» юмора. Поцеловав мою Мерилин в «пломбу», я одел ее и проводил домой.
— Будь паинькой в Киеве! — посоветовал я ей. — И знай, что я тебя жду в Курске!
Домой я возвращался довольный, что выполнил свой рыцарский долг за себя и за того парня, Митрофаныча, то бишь.
Через неделю Томочка вернулась из Киева, и мы встретились на квартире у моего приятеля. На все мои вопросы Томочка презрительно отвечала: «Сам увидишь!». И я увидел то, чего никак не ожидал — пломба цела! Напрашивалось два варианта ответа на эту ситуацию: первый — то, что Томочка действительно ездила в Киев к подруге; второй же я с гневом отметаю, так как Томочка — юное провинциальное создание, не допустила бы такого разврата. Не подсказывайте — и другого тоже!
Одним словом, пломбу я распечатал, место пломбировки обработал бритвой и стал любить мою верную подругу, как Джон Кеннеди свою Мерилин Монро, даже еще страстнее.
Но любовь наша довольно быстро исчерпалась — я понял, что моя Томочка только по внешности — Мерилин Монро. Что поняла она сама — я так и не узнал. Я влюбился в реальную красивую женщину, преподавателя нашего же института. Да, да, конечно же, по имени Тамара! А Томочка нашла-таки себе молодого человека из ее же группы, хотя продолжала встречаться и с Митрофанычем.