Русский декамерон, или О событиях загадочных и невероятных

Шел 1965 год, я заканчивал аспирантуру, и дело шло к защите диссертации. Всю весну я готовил материалы к защите. Написал автореферат, после чего ученый совет официально утвердил оппонентов и день защиты — что-то в конце июня. В июле все массово уходили в отпуск, и уже кворума на совете не соберешь. Отпечатали и разослали по списку адресов авторефераты, и я стал готовить плакаты к докладу. Двадцать — двадцать пять плакатов — это нешуточная работа месяца на полтора-два. Да еще их надо было выполнить красиво — денег-то на художника не было.

Но главная проблема была в том, что я под конец испортил отношения с аспирантурой. В аспирантуру поступила анонимка (как говорил мой друг-собутыльник пенсионер Лукьяныч — «онанимка»), что я хулиганю в общежитии, веду аморальный образ жизни и даже целюсь из пистолета в аспиранта Уткина. Уткина вызвали, он подтвердил, что я целился в него, но почему-то не выстрелил.

Так или иначе, мне в характеристику (которая была обязательна при защите диссертации) все это вписали. Подписали начальник аспирантуры и профорг, который меня даже не знал. А комсорг Саша Лисицын, который учился в том же вузе, что и я, и который потом стал директором нашего огромного института — ВНИИЖТа, подписывать отказался, дескать, нужно разобраться. Он встретился со мной и сказал, что эту характеристику не подпишет, а руководство не напишет хорошую. И поэтому бери, говорит, другую характеристику в другом месте, где сможешь. Я — к моему научному руководителю Федорову, покаялся, так, мол, и так. Он, сощурясь, посмотрел на меня и высказал свое мнение:

— Ну и сволочи же у тебя друзья-аспиранты! Хорошо, если ты морду побил кому-нибудь, то это, может, так и надо было. Особенно автору анонимки! А то, что ты целился из пистолета в аспиранта — не верю! Ты же мог запросто его побить, зачем же стрелять в него? Будет тебе характеристика!

Но несколько членов ученого совета были настроены враждебно, и число таковых было мне неизвестно. Они могли существенно повлиять на ход голосования при защите диссертации.

И вот что тогда я придумал. Где-то я слышал или читал в газете под рубрикой «Их нравы» про двадцать пятый кадр. Сейчас все знают про него, даже используют при изучении иностранных языков, а тогда это было совсем в новинку.

Писали, что некоторые «недобросовестные западные фирмы» вставляют в киноленты, где в секунду проходит 24 кадра, этот 25-й кадр, например, с надписью: «Пейте кока-колу!». После чего все, кто просмотрит фильм с этими вставками, тут же гурьбой отправляются пить эту неведомую нам тогда кока-колу до полного мочеизнурения. При этом никто не осознает этого 25-го кадра, его просто невозможно заметить, но на подсознание он вроде бы действует.

Ау меня имелся фильм — 10-ти минутка про испытания скрепера, — который я хотел показать на защите диссертации. И начал меня точить червь экспериментаторства — дай-ка, вставлю в этот фильм через каждые 24 кадра еще один — с надписью: «Голосуй — за!» Но что бы я сам ни сделал с пленкой, мимо киномеханика ведь это не пройдет.

Поэтому познакомился я с киномехаником, мрачным парнем по имени Леша, и полушутя-полусерьезно рассказал ему о своей затее. Леша уже слышал про эти «западные штучки» и заинтересовался. Мы выпили с ним за эксперимент, и он не только дал согласие на демонстрацию такого сборного фильма, но и обещал помочь.

Я изготовил бумажный плакат с четкой надписью: «Голосуй — за!». Затем Леша около минуты снимал этот плакат киноаппаратом. Кадров получилось даже больше, чем надо. А потом мы нарезали весь фильм на кусочки по 24 кадра и вклеивали 25-й кадр. Заняло это часа два, причем на это время мы заперли монтажную комнату и никого туда не пускали. Коробку с фильмом забрал я, а плакат и лишние кадры мы уничтожили. Я попросил Лешу держать язык за зубами, и он ответил: «Могила!», сделав такой жест, как будто зашивает себе губы иголкой с ниткой.

Итак, 26 ноября в 14.00 — защита. Я принял «на грудь» стакан портвейна для храбрости и пошел в конференц-зал развешивать плакаты. Фильм отдал мрачному Леше-киномеханику.

Члены совета, покашливая, собирались. Среди гостей был мой дядя со своей женой, моя жена Лиля и специально приехавший из Тбилиси ее начальник Геракл Маникашвили.

По залу прошел слух, что известный писатель Георгий Гулиа пришел послушать защиту своего племянника. Члены совета подходили к нему — поздороваться и выказать восхищение его произведениями. Это подняло мой, как сегодня скажут, «рейтинг».

Я бодро и, главное, громко сделал доклад. На сей раз без кавказского акцента, даже со столичным «шиком». Да и работа была, говорят, неплохой, много публикаций, ну а скрепер мой все члены совета знали, — если не видели на опытном заводе, то, по крайней мере, слышали «реактивный» свист его раскрученного маховика.

А в заключение я предложил членам совета посмотреть фильм про испытания скрепера. Я нажал кнопку на пульте, в зале погас свет и пошел фильм. Я так боялся, что лента оборвется и остановится на кадре: «Голосуй за!», но этого не случилось. Фильм я потом забрал у Леши и уничтожил.