Русский диссонанс. От Топорова и Уэльбека до Робины Куртин: беседы и прочтения, эссе, статьи, рецензии, интервью-рокировки, фишки

Н. Р.: На книжном сервисе «Издательские Решения» мне предложили создать новое издательство-импринт «Литературное бюро Натальи Рубановой». Бренды, или импринты, есть там у Сенчина, Крусанова, Аствацатурова, Чижа, «Вопросов литературы» и прочих небезызвестных. Будущее, начавшееся уже вчера, – сегодняшние книжные импринты, или мини-издательства. И хорошо, что электронные, хотя книги можно и печатать при желании. Не похожие друг на друга, они реализуют новый тип писательского и читательского мышления. Одна из моих книг, возможно, появится там, когда освободятся права. Музыкальная проза, проза на кончиках пальцев… или на отпечатках? Да, пожалуй, это проза на отпечатках пальцев! Кое-что уже переведено моим литагентом из ALTA Рэйчел Даум: контракт на публикацию подписан, это первые красивые шаги на англоязычном рынке.

И. М.: Что сейчас пишете – и есть ли то новое, что интересно издать?

Н. Р.: «Их есть у меня». Проза. Пьесы. Эссе. Главное успеть составить слова и смыслы так, чтобы с легкой анимкой отлететь от не всегда легкого тела. Как говорила Стефановна, «это для девятого тома». Его и пишу. Это по крайней мере забавно – продолжать работать. Работать несмотря на дымящуюся реальность, данную нам в ощущениях.

01.07.2020

«„Карлсон, танцующий фламенко“, прилетел» О новой книге, литературной нонсенс-ситуации и об идеальном тексте как даре слова, помноженном на безначальный перфекционизм Беседу ведет Алина Витухновская [148]

Алина Витухновская:Наталья, расскажите о вашей новой книге «Карлсон, танцующий фламенко»: она о любви, хотя вы и говорите, что о любви больше не пишете. Почему? Эта тема стала несовременной, неактуальной или просто потеряла значимость лично для вас?

Наталья Рубанова: Эта книга – отчасти закрытый гештальт: всё, ну или почти, уже было сказано на эту тему в моих книгах «Москва по понедельникам» (проба пера), «Коллекция нефункциональных мужчин»[149], «Люди сверху, люди снизу»[150], в романе «Сперматозоиды»[151], в повестях «Анфиса в Стране чудес»[152] и «Эгосфера»[153]… Прозу в подобной тональности сейчас не пишу, ибо всему свое время, в том числе тому, что в социуме называют любовью. Смысл словечка извращен. Им ретушируют и вариативные привязанности, и разноформатные неврозы, и полусредневековые комплексы, и обыденные инстинкты, и прочее, к любви отношения не имеющее. Если обнажить до предела «лю-лю» бледнолицых, танцующую ламбадку по соцзаказу, то такая ламбадка, разумеется, интереса не представляет. Посмеиваюсь над своими персонажами, не имеющими, впрочем, срока годности… сколь они порой трогательны, сколь наивны в выражении чувств! Но читатель только того и ждет – выражения треклятых чувств. Что ж, в «Карлсоне, танцующем фламенко» он получит всё это с лихвой. Образчик человечьих трагикомедий. Главное не захлебнуться: тяжелый вес, почти двадцать авторских… многие листы, как ни крути у виска, о любви, многие – о смерти, многие о смехе и – да, о том самом забвении. Ну и еще: когда долго бить по одному месту, оно теряет чувствительность. Мои герои в итоге теряют чувствительность к чувствам, сорри за тавтологию. Мудреют. Но мудрость обходится им крайне дорого. Некоторые до нее так и не доживают. Продолжение банкета следует, несмотря на мой скептицизм: в планах новые книги серии «Тёмные аллеи XXI век», где «Карлсон, танцующий фламенко»[154] – лишь первый гвоздь из человекоматериала. На очереди – второй том, «Хулигангел»[155].

А. В.: Периодически ваш изысканный текст немного напоминает мне Набокова. А еще русскую прозу конца 90-х: Евгения Лапутина, Валерию Нарбикову. Повлияли ли на вас эти авторы и кто для вас является литературным авторитетом?