Русский дневник

В дороге нас застиг сильный тропический дождь, мы вернулись в нашу гостиницу и, наконец, пару часов поспали. Разбудила нас необычная музыка. Сначала звучал пассаж на кларнете в неповторимом стиле Бенни Гудмана. Потом он замолкал, и начинал звучать второй кларнет, который проходил тот же пассаж, но уже отнюдь не в стиле Бенни Гудмана. В полусне нам потребовалось некоторое время, чтобы понять, что происходило в одной из соседних комнат. А происходило там вот что: кто-то слушал отрывок из записи Бенни Гудмана, а затем пытался подражать ему – причем абсолютно безуспешно. Но музыкант упорно продолжал свои попытки.

Только увидев, во что превращает американский свинг большинство европейцев, человек способен понять, какого мастерства и определенного настроя требует исполнение уникальной американской музыки. Возможно, наши музыканты столкнулись бы с такими же трудностями, встретившись с запутанными ритмами и мелодиями грузинской музыки, не знаю. Но можно с уверенностью сказать, что, несмотря на энтузиазм русских, они при исполнении нашей музыки сталкиваются с множеством проблем. Мы не часто встречали американский свинг в Тбилиси, но в Батуми слышали хорошее исполнение. Такая музыка нередко звучит в гостиницах, поскольку многие их постояльцы приехали из Москвы, где ее играют чаще.

Вечером мы были приглашены на концерт на берегу моря. Выступал музыкальный коллектив, который здесь называют «Тбилисский джаз-оркестр». Заняв свои места на маленькой эстраде рядом с пляжем, музыканты сыграли свои версии американских джазовых композиций – «Shine», «China Boy» и «In the Mood» – как всегда, «In the Mood». Перед концертом нам с Капой вручили огромные букеты цветов, из-за которых мы почувствовали себя немного глупо. Ни он, ни я не относимся к тому типу людей, которые готовы слушать концерт, выглядывая из-за горы гладиолусов весом пятнадцать фунтов. Это были очень большие букеты, и мы ничего не могли с ними сделать. Положить их на пол тоже было нельзя, так что мы были вынуждены глядеть на эстраду с оркестром сквозь частокол цветочных стеблей.

Мы поняли, почему они не справляются с американской музыкой. Наш свинг – это изобретательность и импровизация. Музыкант вкладывает в исполнение себя, свое воображение, в то время как музыканты местного оркестра рабски подражают записям, которые они слушают, – а эти записи неподражаемы. Если они хотят играть свинг, то нужно взять одну тему, например «Dinah», и импровизировать на нее. Вот это была бы музыка! Конечно, не американский свинг, но вполне мог получиться грузинский.

…нет никаких причин использовать для импровизации только американскую музыку – с тем же успехом можно взять грузинскую тему…

Наконец оркестр обратился к своей музыке и заиграл горячие танцевальные мелодии грузинских гор. Все вздохнули с облегчением – и мы тоже, потому что музыканты почувствовали себя дома, и это была их музыка. После окончания концерта руководитель оркестра и несколько музыкантов приехали к нам в гостиницу поужинать. Мы разговорились с сухопарым, подвижным руководителем и попытались через трехступенчатый перевод с участием Хмарского рассказать ему об американском свинге: как он возник, как развивался и что это такое вообще. Он был восхищен теорией возникновения свинга, и вместе с музыкантами они то и дело врубали в разговор экспансивные комментарии на грузинском языке. Для него оказалась новой сама идея, что музыканты, импровизируя на тему простой мелодии, становятся творцами музыки, которую не нужно записывать, не нужно сохранять, а нужно просто играть. И чем дольше они слушали нас, тем больше будоражила их эта идея. Мы сказали, что нет никаких причин использовать для импровизации только американскую музыку – с тем же успехом можно взять грузинскую тему, да и импровизировать на ее основе им будет легче. Немного погодя они внезапно вскочили, быстро попрощались с нами и убежали, а мы представили себе, как сейчас где-то в ночи на берегу Черного моря проходит дикий музыкальный эксперимент с импровизацией в американской манере.