Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

Наше дело, как нас с детства учили, правое, мы, как заведено, где угодно победим и за ценой не постоим. Так оно и есть: поутру отпускают меня на волю. «Только сваливай поскорее из нашей страны, – говорят. – Ты, парень, и впрямь неадекватный! Если еще раз попадешься, в полный рост в психушку определим». Иногда даже руку мне на прощание жмут: признают, значит, крепость нашего советского духа и характера. Понимают дикари, что вовремя предать, значит – предвидеть.

А вот в Париже, куда я приехал по туннелю из Лондона, у меня случилась незадача. Да такая, что до сих пор, как вспоминаю, мурашки по коже!

Керосин давить я в тот раз начал еще в Англии. После завтрака с пивом еще добавил виски на вокзале, потом шипучкой шампанской отлакировал в поезде. На парижском Гар дю Нор я сполз с товарняка уже совсем хорошим: хоть ложками собирай! Выпил на выходе с платформы для продления морального подъема пивка с каким-то горьким ликером и вижу, что на привокзальной площади стоит черный «мерседес», почти как мой в поселке Челси под Москвой, да еще с шофером. Снимаю этот лимузин на целый день – и вперед рулем! Водитель, хмырь болотный, косит под сицилийца.

– Хотите, – говорит, – месье, я вам весь Париж покажу? Я приехал из Сицилии давно, город хорошо знаю.

– Нашел чем удивлять… Погнали лучше по кабакам! Ты. мужик, «Крестного отца» по телику видел? Покажи-ка мне, синьор Спагетти, ваш преступный мир…

А он мне в ответ:

– Па де проблем! – что значит по-нашему: «Ноу проблемс!»

Приехали в забегаловку с макаронами на витрине. Заходим, а там нет никого. Только сидит за столом седой, старый мужик в роговых очках при черном костюме в легкую полосочку и морских гадов из кастрюльки не спеша специальной ложечкой с длинной ручкой вылавливает. Вроде бы среднего роста, но так кажется только в первые минуты знакомства. А позади него два бугая – руки в боки – торчат. Застыли пугалами и молчат утюгами.

Я сразу все смекнул. Ни дать ни взять: Дон Корлеоне собственной персоной! Как с ним не выпить! Подсаживаюсь, треплю его по холке:

– Давай засадим, Дон!

Охрана прямо остолбенела. Дон же только мизинчик в сторону отвел – показывает своим: мол, спокуха – все под контролем! А сам вежливый такой. Никакого амикошонства.

Выпили. Кажется, граппы – ну, чачи мафиозной. Крепка, сука! Но наша колганивка все равно забористее. Вальяжно зову официанта:

– Кузьма!

Мне один кореш, вор в законе, что в Париже под жениной фамилией осел, объяснял, что халдеев в Париже надо Кузьмой звать. Дескать, больно уж это на какое-то обращение французское похоже[2].

Показываю халдею на тарелку Дона:

– Кузьма! Мне того же самого тащи! Цузаммен. Давай-давай!..

А Дон молчит. Только протер бархоточкой запотевшие стекла очков и сигару в цилиндрике из внутреннего кармана вынул. Ну класс! Ну натуральный дон Вито собственной персоной!.. Чувствую, пауза у нас чего-то затягивается. Вспомнил я тогда про пережитое в вытрезвителях разных стран мира и понес по-английски, как пономарь, не останавливаясь, сицилийскому крестному папе такую чушь, рядом с которой мои байки для ментов о «традиционной дружбе» и «покорении космоса» – детский лепет.

– Российская братва шлет вашей мафии, брателло, горячий привет, – бодро говорю. – В новых, появившихся в демократической России условиях планов у нас – чем хочешь ешь! И мы открыты для плодотворного диалога с итальянскими коллегами! Братва и коза ностра – пхай пхай! Русский и киллер – братья навек!..

А Дон молчит. Важный, как член-корреспондент, по-итальянски – «пенис папарацци». Лишь смотрит на меня неопределенно. Мне же не по себе стало – как японцу на еврейском кладбище.

Дальше понесло меня по инерции о «многоотраслевом, взаимовыгодном сотрудничестве». Чем дольше звучу, тем быстрее трезвею. А значит – все страшнее мне самому становится. Раскусит, думаю, меня Дон, как устрицу в тарелке. Раскусит и выплюнет! Даже, сволочь челентанская, не подавится…

Линять надо. Валить по-рыхлому! Лучше синица на руку, чем журавль на голову.

А Дон, видно, по-английски чуток понимает. Врубается. Только все равно упорно молчит. Даже не кивает. Типа соображает, где его быкам меня сподручнее мочить: сразу тут или на кухне у хлеборезки?.. Вот-вот – и он прикажет суп черепаховый приготовить: из моих черепа и паха!

Гарсон приносит мне кастрюльку с горячими ракушками – «Буон аппетита!», – а я и как есть-то их не представляю. Мандраж пошел! Сучу по скатерти руками туда-сюда. Замечаю, гориллы сзади вытянулись в струнку, пиджаки чуть оттопырыли – а там кобуры толстые желтеют!

Уходить надо. Нутром чую… Я бегом когда-то серьезно занимался, поэтому с юности знаю: прежде чем принять низкий старт, надо удостовериться, не бежит ли сзади кто с шестом. Осмотрелся и вижу: пора! Сейчас или никогда.

– Айм сори, миль пардон, уважаемый, – бурчу, – но мне требуется на минутку кое-куда отлучиться. Очень надо! Туалет, сортир фор мен… – И за живот для убедительности хватаюсь. Вроде бы, идет форменная атака газами.

А сам – на кухню бочком.

– Зе бил?! – спрашиваю у мужика в фартуке. – Сколько с меня?