Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания

Он мне ручкой на бумажной скатерти цифры малюет. Отсыпал я ему, чаевых не пожалел и говорю этому мосье Фондю:

– Где у тебя, блин гороховый, черный ход? Цигель-цигель! Айлюлю!..

В общем, ушел по ботве, парижскими огородами. Несся быстрее, чем пожарник за зарплатой. Добрался до машины:

– Ну ты, баран салонный, мне и подсуропил! – кричу водителю. – Гони отсюда, гнида!.. Жми изо всех сил!

С тех пор пить меньше я не стал, – завершил свой рассказ Леха. – Но приключений в «неадекватном» состоянии стараюсь на свой копчик больше не искать. Ведь один Дон пяти ментов наверняка стоит.

С Лехой мы расставались большими друзьями, но визитной карточки своей я ему не оставил. Думаю, он на меня за это не в обиде. На то и даны солнечные каникулы, чтобы встречаться и расставаться, как в поезде дальнего следования, с легкостью и без сожалений. Разве не так?

Дискотека «Скальпель» и инопланетянин

«В доме все было в порядке, только пострадавший лежал на ковре, который висел на стене».

Из милицейского протокола

В первый же день после возвращения в Москву из Салоник подозрительно чартерным самолетом азербайджанских авиалиний «Русское небо» я пошел взять деньги из ближайшего банкомата и не заметил ступеньки, почему-то расположенной прямо перед железным ящиком, выдающим банкноты. Видимо, архитектор, придумавший подобное концептуальное излишество, хотел сделать из него нечто вроде ловушки на злоумышленников. Но пока что попался на рублевую наживку только я, грешный. Моя нога подвернулась на ступеньке – словно пуля в пятку попала! – и острейшая боль пронзила правую стопу.

Я упал на шкаф банкомата и повис на нем, зацепившись за углы руками… Барышня, стоявшая в полном одиночестве за стойкой банка, в ужасе аж присела и спряталась за пуленепробиваемым стеклом. Наверное, подумала, что это новая форма ограбления. Но потом бочком, боязливо, приблизилась ко мне:

– Вам плохо?

– Хуже не бывает, – только и прошипел я сквозь зубы.

Мне захотелось, чтобы отвести дурной глаз, постучать по дереву, но вокруг были только бетон и металл. В душе моей еще теплилась надежда, что произошло заурядное растяжение связок. Но когда я попытался встать, нога беспомощно отвалилась в сторону, как резиновый ласт. Без травмпункта не обойтись.

В дорыночные времена, лет тридцать назад, я уже обращался в подобное заведение. Тогда, помнится, я поскользнулся в русской бане – в четвертом номере Централки, от которой сейчас остались одни лишь воспоминания, – и основательно обжегся, прислонившись рукой к чугунной «грелке». В травмпункте меня несколько месяцев подряд так старательно накачивали противостолбнячной сывороткой, что я на протяжении всей перестройки проносил на ягодицах лиловые автографы брежневской интенсивной терапии.

Естественно, после таких страстей забыть расположение этого очага здравоохранения я никак не мог Поехал по памяти – утверждают, будто память ног и колес самая крепкая, – и неожиданно для себя обнаружил травмпункт ровно на том же самом месте, что и три десятка лет назад. Дивное дело! Целые кварталы Москвы стараниями коммунистов и ельцинистов, поповцев и лужковцев ломались и возводились, покрывались казино и ресторанами, небоскребами для новых русских и борделями для братвы, а травмпункт в полуподвальном помещении – и ныне там! Только одно изменилось в нутре этого динозавра большевистской эпохи: вместо чулана для швабр и грязных тряпок у входа в объект повального здоровья сделали пост вневедомственной охраны. Тщедушный парубок в мышиной униформе и с плашкой «Секьюрити» – русскими буквами! – на груди сидел клопом в стенном шкафу и напряженно смотрел «Крутого Уокера», не обращая ни малейшего внимания на входящих.

Врача в кабинете с надписью «Травматолог» не было, да и в других кабинетах – тоже. Правда, на одной из дверей был прикноплен листок из школьной тетрадки, на котором нацарапали шариковой ручкой: «Врач – на симпозиуме». В храме Асклепия пахло сопревшими тряпками, вареной картошкой и мышиными экскрементами. Сквозь молодецкие крики Чака Норриса, воюющего с американскими злодеями в чулане охранника, откуда-то издалека, из-за фанерных переборок, слышен был девичий смех, перемежающийся мужским гоготом и звоном бокалов. Видимо, травматологи слишком буквально восприняли латинское слово «симпозиум», означающее «совместная трапеза»…

Наконец доктор появился. Это был молодой крепкий парень со скучным, бесцветным лицом и в некогда белом халате. Завидев длинную очередь ожидающих, в которой я был – к счастью – первым, адепт Гиппократа скорчил брезгливую мину:

– Когда же только этот народ иссякнет?!..

– Надеюсь, никогда, – тихо ответил я, чем вызвал неприязненный взгляд переутомившегося эскулапа.