Павел глубоко вдохнул прохладный вкусный воздух и вдруг замер, задержав дыхание. Он медленно повернул голову туда, откуда ему послышался какой-то звук. Нет, похоже, показалось. Он резко выдохнул и несколько раз коротко, будто принюхиваясь, втянул воздух носом.
— Что, насморк? Донырялся, водолаз, — съехидничала Светка.
— Да, наверное, перестарался. А это что, сюда со всего берега мусор тащат? — Павел указал на кучу пластиковых бутылок, пустых пакетов и объедков под мостом.
— Да, — Светка сморщила носик, — хорошо, хоть в одно место складывают.
— Ну и вонь, — пробормотал Волохов.
Светка принюхалась.
— Это еще ничего. Вот когда жара начнется, тогда — да!
— Ну, значит, почудилось, — задумчиво пробормотал Павел, еще раз оглядывая берег.
Трамвай ждать не хотелось, и они прошли до метро пешком. Светка села в подошедший автобус. Дальше проводить не разрешила, сказав, что рано еще до дома провожать. Пригласила заходить в пиццерию и, помахав через стекло, исчезла.
Павел постоял немного, глядя ей вслед. Пожалуй, действительно рановато набиваться в гости. Эх, то ли дело было при светлом князе, да и позже неплохо жилось. Ладно, Волохов огляделся, увидел вывеску ресторанчика на соседнем доме и решительно зашагал туда.
— Не понимаю, — нахмурился полковник, — не понимаю и все! Ну ладно, избили отморозки пьяные или под наркотиком. Убили ненароком. Но пальцы отрезать?
Он помотал головой и скривился, будто у него разболелся зуб.
Они сидели на скамейке в скверике, разделяющем Ленинградский проспект, напротив огромного дома, поднимавшегося над землей на тонких ножках. Вечер переходил в ночь, накрапывал редкий дождь, и автомобили проносились в вихрях водяной пыли, толкая перед собой конусы света.
— Так, — Волохов помолчал, искоса поглядывая на собеседника, — объясню попроще: на священника напал не человек.
Александр Ярославович вскинул голову.
— Что ты хочешь сказать?
— Я говорил с нищенками возле церкви Всех Святых, все отца Василия хвалят. Жил исключительно по заповедям, к грехам людским был терпим. Я думаю, он сумел бы договориться с любыми агрессивно настроенными людьми.
— Значит, не сумел.
— Был он человеком, несомненно, верующим, — продолжил Волохов. — Что сделает глубоко верующий человек, а тем более священник, встретив явное проявление нечеловеческой сущности?
Полковник потер подбородок.
— Вот оно что. Так ты думаешь, он хотел крестное знамение сотворить?
— Да, Александр Ярославович. И не успел. Ему отсекли пальцы, не позволив сложить троеперстие. Если бы успел, может быть, и жив остался. Я многое не приемлю в вашем учении, но троеперстный крест, сотворенный верующим, имеет исключительную силу. И еще: там был
— Какой след? — полковник непонимающе посмотрел на собеседника.
Волохов, не отвечая, посмотрел ему в глаза. Сухое аскетичное лицо Александра Ярославовича было очень похоже на свой киношный вариант.
— Ну, — не выдержал он молчания, — долго будем в гляделки играть? Чей след, я спрашиваю.
— След демона.
Полковник сощурился, шаря глазами по лицу Волохова. Молчание затягивалось.
— Ты не ошибся, парень? Не шутишь? Ведь сколько лет прошло, как они в мир являлись.
— Нет, не ошибся, к сожалению. Он недавно внедрился в человеческое тело и поэтому
Полковник некоторое время молчал, поглаживая в задумчивости русую бородку, затем взглянул на собеседника, будто только сейчас услышав его слова.
— Что именно?
Волохов склонил голову набок и насмешливо подмигнул.
— А вы не понимаете?
Лицо у полковника стало кислое, как от набившего оскомину зеленого яблока. Он беспомощно развел руками, хлопнул себя по бедрам и с досадой сплюнул.
— Нет, ну вы посмотрите на него! Опять за старое? Ты думаешь, я все могу, что ли?
— Я не думаю, Александр Ярославович, я знаю. К вам прислушаются. Сейчас я просто премудрый пескарь. Много знаю, много помню и ничего не могу. Верните хотя бы ту часть моей силы, которой я пользуюсь на озере. В этом облике, — Волохов похлопал себя по груди, — я ничего не сделаю. Слаб человек, — он опять подмигнул, — и грешен.
— Я попробую, — хмуро сказал полковник, — но ничего не обещаю.
— Вот и договорились. Только учтите: то, чего меня лишили, нужно мне
навсегда. Навечно — то есть на всю жизнь. А жить я собираюсь долго!
Глава 5
В отличие от элитных клубов, расположенных в центре Москвы, в этом отдыхала, в основном молодежь, понимающая отдых, как возможность оставить за порогом многочисленные возрастные запреты, включающие алкоголь и ни к чему не обязывающий секс в полутемных переходах между залами.