Русский фактор. Вторая мировая война в Югославии. 1941–1945

Партизанскую подготовку получали отборные кадры из многих коммунистических партий, в том числе и из Коммунистической партии Югославии (КПЮ). Об этой подготовке большинство бывших слушателей неохотно упоминали в мемуарах, стараясь замолчать ее или описать свое обучение в Москве как общетеоретическую подготовку и штудирование классиков марксизма. В такой маскировке были заинтересованы и в СССР, и в иностранных компартиях. Одни хотели скрыть свои усилия по подготовке подрывных элементов и «двустороннюю», чтобы не сказать, «двуличную», внешнюю политику, т. к. линия НКИД на «мирное сосуществование» была в разрезе со стремлением Коминтерна обеспечить «военно-партизанскими кадрами» компартии всего мира. С другой стороны, и зарубежным коммунистам не хотелось получить ярлык «иностранных наемников, подготовленных за границей к подрывной работе», который, несомненно, был бы растиражирован антикоммунистической пропагандой. По окончании Второй мировой войны тема «партизанской подготовки» стала еще более чувствительной. В странах, где в годы Второй мировой войны коммунистические повстанцы развернулись в полную силу (СССР, Китай, Югославия, Польша, Словакия, Франция, Италия), местные коммунисты и до и после 1945 г. стремились толковать восстание как выражение спонтанной помощи масс коммунистической идеологии. В других странах, где ИККИ (а точнее, руководством СССР) был сделан вывод, что восстание приведет к «провокационному уничтожению подготовленных кадров», местные коммунистические кадры были использованы для помощи советской разведке (Германия, Австрия, Венгрия и, с некоторыми оговорками, Болгария). Деятельность учеников коминтерновских «спецшкол» имела антигосударственный характер и поэтому также рядилась в маску «спонтанности», «народного недовольства» и т. д. Лидеры КПЮ после советско-югославского разрыва 1948 г. начали особенно настаивать на автохтонности югославского партизанства, замалчивая «ненужные мелочи» из своей предвоенной биографии.

И все же следы предвоенной партизанской подготовки могут быть обнаружены в мемуарах, в написанных для внутреннего использования автобиографиях, а также в тех архивах Коминтерна, которые уже доступны для исследователей[459].

Одно из самых ранних конкретных упоминаний об обучении югославов военно-политической подготовке по линии Коминтерна осталось в автобиографии Мустафы Голубича, написанной 31 января 1933 г. в ИККИ. Согласно этой автобиографии, в январе 1930 г. «партия послала его в спецшколу, где он учился четыре месяца», после чего его приняли на работу в аппарат Коминтерна[460]. В характеристике, которую написал на М. Голубича представитель ОК ИККИ 10 февраля 1941 г., указано, что Голубич окончил четырехмесячный курс обучения в МЛШ[461]. Голубич имел богатый опыт и до коминтерновского курса, но тем не менее показательно, что после окончания школы ИККИ он помогал «делу мирового коммунизма» именно в военно-политической области. Например, в 1934 г. он был направлен в Германию для инспекции центральной военной организации и разведывательной организации немецких коммунистов (Nachrichten dienst)[462]. Накануне войны М. Голубича послали из СССР в Югославию, но вскоре по прибытии он был арестован гестапо и убит.

В своих воспоминаниях будущий организатор партизанского движения на юге Франции Влайко Бегович описал жизнь аспирантов КУНМЗ в 1935/36 гг.: «Нам не было тяжело учиться дни и ночи напролет. Мы соревновались в учебе, и наша югославская группа часто была среди первых в Университете. Поэтому было необходимо не только работать самим, но и помогать отстающим. Мы изучали военную науку, боевую технику и добивались отличных результатов в стрельбе из винтовки, пистолета-пулемета и пулемета. Мы выполняли длительные ночные марши с боевой выкладкой и в противогазах, иногда и при температуре ниже двадцати градусов мороза. Мы проводили ночи, расчищая снежные заносы на железнодорожных путях, шли в колхозы убеждать мало заинтересованных (в идеях коммунизма. — А.Т.) крестьян вовремя проводить сев и жатву и помогали им в этом. Много еще всякого тяжелого мы делали, но нам ничто не было тяжело»[463].