Русский флаг

В дальнейший путь до Охотска Мартынов брал с собой только Степана и двух казаков — при езде на собаках каждый лишний человек становился обузой. Но за час до отъезда Мартынов решил отослать в Иркутск еще одного казака, — по совету преосвященного Иннокентия он заменил его проводником, местным якутским казаком, знавшим язык оленных тунгусов.

Как ни беден Якутск в сравнении с Иркутском — нарядным каменным городом на Ангаре, Мартынов знал, что дальше пойдут места совсем глухие. Здесь по крайней мере снуют по базару люди; поблескивают купола церквей; изредка покажутся нарядные сани с тройкой нездешних лошадей; случается, что навстречу попадут и чиновники в дорогих шубах. Дальше будут горы, снег, тайга, тундра, маленькие поселения в лесу, острожки на замерзших переправах, люди, не ждущие в эту пору никого, кроме жадных, бесцеремонных купцов: русские, якуты, эвенки, коряки…

Отправляясь из Якутска, есаул приказал ямщику придержать лошадей у развалин старой крепости. Пять башен, сложенных из крепких бревен, между ними остатки стен с разрушенными амбразурами, суровая простота линий, словно выражающая мужество и решимость строителей крепости — казаков, завоевателей Сибири, привлекали внимание Мартынова всякий раз, когда он попадал в Якутск.

— Гляди, Степан! — Мартынов показал денщику на башни. — Знаешь, что это?

— Крепость.

— А сколько годов она стоит здесь, прикинь-ка.

Степан пожал плечами.

— Не знаю. Дерево поглядеть бы…

— Иди гляди!

Степан осмотрел срез бревна, постучал по нему согнутым пальцем, вернулся и сказал неуверенно:

— Годов тридцать, а то и пятьдесят…

— Бери выше!

— Осемьдесят?

— Двести лет стоит! Понимаешь, две сотни лет! Казаки строили. Сибирские удальцы. Оставили след на земле, а?

— Выходит, оставили.

— Ты погляди, каково бревна-то связаны, как сложено крепко! Недруги жгли — не горит, раскидать хотели — бревна точно железом схвачены, ветер двести годов трясет — они не шелохнутся!.. А ведь одними топорами да умелыми руками сработано.

— Умелые руки все могут, Алексей Григорьевич.

— Летом в Якутск попадешь, непременно взойди на крепость. Все своими руками ощупай; встань у амбразуры, примерься, годишься ли в казаки. Ну, поехали!..

Лошади тронули. Мартынов промолвил серьезно, глядя невидящими глазами в спину ямщика:

— Эх, Степан, поспеть бы нам вовремя!

ОБЪЯСНЕНИЕ

I

В этот вечер Зарудный никого не ждал. Третьи сутки дул настырный юго-восточный ветер, не давал спокойно улечься частым хлопьям снега. И хотя пурга уже проявляла все признаки усталости, на открытых местах ветер все еще норовил сбить человека с ног, залепить глаза снегом, подтолкнуть к саженному сугробу.

Только в такую погоду вдова Облизина и запирала наружную дверь. Иначе пурга распахивала ее, засыпая снегом сенцы и хлопала дверью так, что дрожали бревенчатые стены.

В восьмом часу кто-то сильно постучал в окошко, полузасыпанное снегом. Так давали о себе знать многие, проходя мимо окна к двери по снежному окопу, достигавшему человеческого роста.

Зарудный отодвинул засов и налег на дверь.

— Маша!

Снег хлестал по лицу, заставляя жмуриться. Маша и еще кто-то с ней, большой, неуклюжий. Да это же Настя, в оленьей кухлянке, закутанная по самые глаза!

— Не ждали?

Маша сбросила заснеженную кухлянку на пол, возбужденно засмеялась и протянула руки Зарудному:

— Согрейте!

— Признаться, не ждал, — он стиснул ее холодные руки. — Страшно?

— Нет, хорошо. Только у самого дома замело…

— Страшно, — простодушно призналась Настя. — Маша на радостях чуть не разбила окошко.

Настя надеялась кого-то встретить здесь, Зарудный понял это по быстрому взгляду, которым она окинула комнату. В последние недели лицо Насти стало тоньше, острее. Какие-то сложные душевные переживания наложили отпечаток на ее добродушное, светлое лицо, окружили глаза синевой.

В сенцах стукнула дверь. Настя настороженно ждала. Никого.

— Я забыл запереть, — объяснил Зарудный. — Кого-нибудь ждете?

Настя кивнула, прижалась спиной к теплой печи и закрыла глаза от удовольствия. Маша сбросила оленьи сапоги и с ногами забралась на кушетку.

— Мы хотели проститься с вами, Анатолий Иванович, — Маша, по обыкновению, куталась в платок, часто поводя плечами. — Должны были заглянуть Константин Николаевич, Попов, Можайский. Вы завтра уезжаете с Василием Степановичем?

— Да, если утихнет пурга.

— А она утихнет? — Маша задала вопрос поспешно, с вызовом.

Зарудный внимательно посмотрел на нее. Когда Маша в таком настроении, от нее можно ждать всего.

— Должно быть. Пойду поставлю самовар.

Зарудный долго возился с самоваром. Настя, согревшись, села на край кушетки, возле Маши.

— Вот так прийти однажды сюда, — проговорила Маша, оглядев комнату, и остаться… Свой дом. Свое тепло. Рядом хороший человек, которого ждешь, провожаешь и опять ждешь, ждешь…

Настя повернулась к Маше:

— И останься. Обвенчаетесь. Он будет счастлив.

Маша будто не расслышала ее слов.

— И ни слова больше о женихах, о сватовстве. Он жених, он муж… Трепетать от счастья, услышав стук, а у дверей еще раз зажмурить глаза: он или не он?