Русский флаг

Вильчковский подошел вплотную к Зарудному и с молодой силой схватил его за плечи.

— Об этом не тревожьтесь! — проговорил он, наклонив голову и возбужденно поверх очков глядя на Зарудного. — Она не залежится в вашем столе. Необходима только смелость, смелость, мой молодой друг. Вы готовы действовать?

Зарудный молча кивнул, — ему передалось волнение доктора. А тот усадил его рядом с собой на кушетку и осторожно заговорил:

— Вы, конечно, слыхали о Герцене. Это великий человек! И то, что он делает для России, для нашего страдающего народа, огромно. Но мы должны помочь ему. Он не может вернуться на родину. Честные люди России должны стать глазами и ушами Герцена. В изгнании он создал вольную русскую типографию, а мы, тысячи ненавистников рабства, снабдим ее фактами русской жизни. Герцену нужны корреспонденты, он просил меня об этом. Русские моряки уже доставляют и будут доставлять ему почту. — Вильчковский сокрушенно развел руками. — Но мы слишком мало бываем на берегу, мы плохо знаем жизнь в губерниях, а Герцен требует фактов, одних фактов и правды. Доктор потряс поднятым вверх кулаком. — Под пером Искандера эта правда превратится в грозную силу, придет час, и она поразит коронованного сатрапа! Ваше положение превосходно: доверие Завойко (не открывайтесь ему, человек он честный, да в этом деле одной честности мало!), полная ваша осведомленность в делах Сибири и Петропавловский порт с его почтовыми удобствами… Писать можно и не прямо Герцену, осторожности ради. Я дам вам адрес торговой фирмы. — Он умолк, еще раз испытующе посмотрел на Зарудного и спросил: — Вы готовы на это?

— Готов, — твердо сказал Зарудный.

Жизнь его отныне наполнялась новым, более высоким смыслом.

Часто заходил разговор об Андронникове. К общему удивлению, среди бумаг убитого землемера оказались любопытнейшие записки, дневники и наброски неотосланных писем ученого содержания. Вильчковский и Зарудный с возрастающим интересом разбирали бумаги, исписанные бисерным почерком Андронникова. Наблюдения землемера над бытом и природой Камчатки, метеорологические записи, заметки о животном и растительном мире представляли огромный интерес, — впервые за сто лет, минувших после посещения полуострова Степаном Крашенниковым, жизнь Камчатки исследовалась так тщательно и талантливо. Нескрываемая ненависть к официальной науке, атеистические приписки на полях, юмор — все это делало бумаги Андронникова живыми, осязаемыми. При разборе бумаг Зарудному не раз казалось, что он беседует с самим Андронниковым, слышит басовитый голос старика, его громкий смех. Вильчковский нашел запись землемера, которой он затем не раз побивал Зарудного: "Мысль изреченная есть ложь!" — записал Андронников и продолжал от себя: — "Плутовство и поповское блудодейство! Мысль сокрытая есть преступление. Преступление противу себя и противу человека. "Nihil potest esse verius"[36].

Часто у Зарудного говорили о том, что ждет Петропавловск и "Аврору" с наступлением весны. Вернется ли сюда неприятель? Будет ли ожидать его "Аврора" в гавани или уйдет вместе с небольшой эскадрой в Охотское море?

Высказывались самые дерзкие предположения. Больше всего увлекала молодежь возможность крейсерства в Тихом океане. Пастухов развивал планы крейсерства, в мечтах своих легко преодолевая расстояние от Камчатки до берегов Америки, бороздя океан вдоль и поперек, наводя ужас на английских купцов. Настенька слушала Петухова с упавшим, замершим сердцем, невольно гордясь и восхищаясь им.

Обычно Константина обрывал кто-нибудь из трезвых собеседников Вильчковский, Зарудный или артиллерист Можайский, насмешливый, сухощавый брюнет, похожий на горца, всегда интересовавшийся технической стороной дела.

— Не забудь, Константин, что в Америке нам не на что рассчитывать. Во всех крупных портах неприятельские суда. Повторись ныне Кальяо — и с "Авророй" не стали бы церемониться. А экипажу нужна вода, свежая провизия…

— Но у нас есть крепость Ситха, — упорствовал Пастухов. — Фактории Российско-Американской компании.

— Они будут блокированы неприятелем.

— "Аврора" прорвет блокаду!

— Как знать, — скептически возражал Можайский. — Если неприятель двинет линейные корабли, большие фрегаты… Англичане в Америке как дома. Они хоть и давние недруги Штатов, а все-таки всегда столкуются с янки. Мы можем надеяться только на русские берега.

— Этого достаточно, — ворчал Константин, чувствуя, как блекнет его мечта.

И в этот вечер говорили о будущем "Авроры".

Канун отъезда, пусть непродолжительного и не связанного с морем, будоражил людей. А тут еще Вильчковский объявил новость, припрятанную им как сенсацию: он тоже отправляется в поездку с Завойко.

— С трудом уговорил Ивана Николаевича, — сказал он торжествующе. Знаете характер: кремень, скала! И любит держать людей при себе. Долго не сдавался, потом заявил: "Ладно уж, во имя науки, так и быть, отправляйтесь". Я его травками пронял!

— Какие травки зимой на Камчатке? — поразился Попов.

Вильчковский хлопнул себя ладонью по широкому лбу и рассмеялся: