Русский флаг

Завойко ждал. Короткими движениями он поглаживал руку Юлии Егоровны. И даже эти прикосновения словно подталкивали ее, говорили: "Торопись, я жду! Да ну же, скажи, скажи!" Рыдания подступили к горлу, но Юлия Егоровна проглотила их, крепче сжав зубы. В глазах слезы — Василий Степанович не видел их. Но если она попытается заговорить, он все поймет. Нужно привыкнуть к ужасной мысли. Еще несколько мгновений — и она сможет обо всем говорить почти спокойно… Почти…

Юлия Егоровна не ответила.

— Наш долг, наша обязанность… Мы должны дать нравственный пример… Ты знаешь, как тяжело, как невыносимо тяжело мне такое решение…

Еще нельзя отвечать, еще не слушается голос.

— Только это и могло вселить в людей надежду… Кто знает, быть может, мое решение спасет вам жизнь, — повторил он испытанный аргумент.

— Не смей об этом, Вася! С тобой ничего не случится, слышишь, ничего!

— Я солдат, дружок. Дело идет о чести России, я предпочту смерть позору.

Наконец найден выход рыданиям, волнению, боли. Теперь никто не станет корить ее за слезы, за сбивчивый лепет.

— Судьба хранила тебя, Вася… — Юлия Егоровна прижимается к мужу, словно ищет у него защиты. — Ты будешь жить… Ничего не бойся, не думай о беде… У нас еще много счастья впереди… Долгие годы…

— Трудную жизнь подарил я тебе, — говорит Завойко голосом, полным нежности, — да разве мало в ней тепла, мало счастья? Помянут нас с тобой люди добрым словом, пожалеют о нас, дружок. Большего нам и не нужно… Верно?

— Да, — чуть слышно ответила она.

— Ты останешься, дружок?

— Я сама хотела просить тебя об этом… Буду ждать… Господин Мартынов позаботится о нас.

Завойко с облегчением закрыл глаза.

Через полчаса Юлия Егоровна суетилась по дому, расставляя вещи по местам. В кабинет Завойко доносился ее спокойный голос, и ему становилось легко на душе.

II

Решение Завойко имело неожиданные последствия.

Настя, узнав, что Юлия Егоровна остается с детьми в Петропавловске, присоединилась к ним. Она не раздумывала над своим решением, не взвешивала, не колебалась. Оно пришло сразу, уверенное, ясное. Она не могла оставить Юлию Егоровну, как не оставила бы свою мать или собственных детей.

У Насти были свои идеалы семьи, свои представления о долге мужа и жены, сложившиеся под влиянием сурового быта Камчатки. Здесь люди сходились навек, а уж долгим ли, коротким ли оказывался этот век, зависело не от них. Его укорачивали невзгоды, голодные весны, алчность купцов, мздоимство чиновничьей братии, жестокость чужеземных добытчиков-пиратов. Счастье кончалось вместе с жизнью. Мелочные, вздорные обстоятельства здесь были бессильны разрушить семью, разорвать честный, полюбовный союз. Жены терпеливо ждали возвращения мужей, ушедших морем в Большерецк, в Аян, на охоту или на добычу угля. Расставания неизбежны, и никому не приходило в голову жаловаться, роптать.

Она хотела стать женой Пастухова, флотского офицера, и станет, если не случится беды. "Пусть это будет нашим первым испытанием, — думала Настя, — первой разлукой и первой встречей в бесконечной череде разлук и встреч, из которых сложится вся наша жизнь…"

Иначе отнесся к этому Пастухов, когда Настя нашла его в порту и сообщила о своем решении. Они бродили по берегу, избегая людей, останавливаясь или ускоряя шаги, будто торопились куда-то.

Константин страдал. Это и радовало Настю и вызывало ответную волну жалости и тревоги, которой она не ощущала до встречи с Пастуховым.

— Я не могу поступить иначе… — сказала она. — Остается моя семья, самые дорогие, близкие люди…

— Настенька! Настенька! — повторял он с укоризной. — Мать для меня святыня, родная, кровная, но и она не могла бы заставить меня разлучиться с тобой.

— Мы скоро свидимся.

— Кто может предсказать?! Неужели ты вовсе не любишь меня…

Настя остановилась, заговорила срывающимся голосом:

— Я хочу быть достойной тебя, достойной славных людей, с которыми меня свела жизнь.

— Но если разлука затянется?

— Я буду ждать!

— Фрегат может уйти в крейсерство, в океан…

— Буду ждать! — упрямо твердила Настя.

— Все может случиться: бои, скитания, плен.

— Ждать! Буду ждать! — отвечала она, побледнев.

— Могут пройти годы.

Настя возразила с неожиданной твердостью:

— Я твоя жена, Константин. Жена морского офицера. Однажды Юлия Егоровна сказала: "Жена моряка — это прекрасная, нелегкая служба у нас в России". Не мешай мне. Это наше первое испытание. Нужно выдержать его. Я останусь.

Пастухову пришлось покориться. Настя возвысилась в его представлении, соединив необыкновенную привлекательность с душевной красотой и благородством. Опасение потерять ее причиняло ему глубокую боль.

Едва дождавшись конца молебствия, Завойко поспешил в порт. Освященные флаги взлетели на гафели судов. В воздухе затрепетали треугольники вымпелов. Офицеры и матросы заняли места. Зачернели куртки марсовых, взбиравшихся на свои посты по обледенелым снастям. В порту играл оркестр, но ветер срывал звуки с медных раструбов, как мертвую листву с ветвей, и швырял на утесы Сигнальной горы.

Суда готовы к отплытию.