Русский фронт, 1914 – 1917 годы

Довоенные иллюзии познанности, недостаточность хорошо отшлифованных и проверенных стереотипов" для адекватных оценок и прогностики немедленно сказались, так как при недостаточности ресурсов Германии и применяемой весьма рискованной стратегии приходилось намеренно учитывать даже «косвенные» факторы (стиль принятия решений противником, настроения и информированность населения в приграничной полосе, реакция на трудности снабжения вражеских солдат и т. д.), а не только число батальонов и орудий. С другой стороны, тотальный характер Великой войны быстро продемонстрировал, что воюют не армии, относительно неплохо изученные стараниями разведки, а страны и народы, образ которых складывался порой на основе газетных вырезок, а потому оказался беден достоверными подробностями и мало отвечал реальности. Расписаться в своем дилетантизме или непонимании обстановки военная элита (в любой стране) не могла ни публично, ни даже кулуарно — это было несовместимо с менталитетом профессионального военного, с устойчивостью и боеспособностью государства и армии, подрывало веру в себя командования и дискредитировало попытки стратегического планирования, поэтому изъяны и пробелы образа врага должны были быть заполнены мифотворчеством и переработкой имеющихся стереотипов, а случае, когда это было невозможно, прямой дезинформацией, в т. ч. едва ли не самих себя. При конфликтах между различными ведомствами такая заведомо ложная информация становилась еще и фактором противостояния, что особенно заметно на примере борьбы дипломатов и военных не только в эпоху Великой войны и далеко не только в консервативных монархиях.

Основой для взглядов германских и австро-венгерских военачальников на Россию являлись соображения стратегического характера, формировавшиеся не без влияния появившейся в те годы геополитики, исходя из политической географии начала XX столетия.¹⁰⁰ Образованный офицер Генштаба мог иметь любое личное отношение к русским или русской культуре, однако Российскую империю он воспринимал через призму военных оценок и расчетов, по крайней мере в первую очередь. Для подавляющего большинства высокопоставленных военных личное отношение и образ определяют именно профессиональные взгляды, а не наоборот, как это принято у творческой интеллигенции. Германский образ России начала XX в. и у военных, и у штатских был построен на восприятии ее в первую очередь как огромной, а потому очень опасной державы,¹⁰¹ на этом сыграл Александр III, пугая молодого Вильгельма II вторжением казаков, о которых в Европе всегда ходили самые невероятные слухи. Францу-Иосифу дополнительные угрозы были не нужны: ему уже довелось пережить войну 1849 г., спасшую для него трон Венгрии и навсегда продемонстрировавшую, что такое русская армия. Страх перед размерами России и ее огромным населением являлся даже более важной составляющей ее восприятия, нежели сознание собственного превосходства в уровне техники и культуры. «Русский паровой каток» настолько пугал германское командование, что в дни битвы на Марне сентября 1914 г. слухи о русском экспедиционном корпусе ходили даже в штабах германских армий Западного фронта, где рассматривали сигналы о высадке русских в Бельгии.¹⁰²

При традиционно слабом и предвзятом понятии у большинства европейцев о России и русских в Германии существовали так называемые специалисты и «знатоки России», к которым относились бывшие военные атташе при русской армии и сопровождающие Вильгельма II на его встречах с Николаем II, а за неимением лучшего и университетская профессура.¹⁰³ Эти «специалисты» в 1914 г. грубо ошиблись в своих оценках внешнеполитической позиции и потенциала Российской империи,¹⁰⁴ настроения политической элиты, которую, они, по собственным признаниям, всегда понимали слабо.¹⁰⁵ Это тем более понятно, если учесть, что и с ближайшими союзниками — австрийцами — у немцев случались постоянные размолвки из-за недопонимания.¹⁰⁶

При последовательном рассмотрении вероятных держав-противниц и их военных систем врагом № 1 в плане создания угрозы как германской, так и австро-венгерской территории и мирному населению, следовало признать Россию, на будущий «паровой каток» которой так уповали страны Антанты.¹⁰⁷ Безусловного единства по этому вопросу не было: в зависимости от места службы и специализации в годы учебы в Академии германские генштабисты врагом № 1 могли считать и Францию, а офицеры флота, безусловно, исключительно Великобританию, австро-венгерские офицеры годами готовились к войне с Италией, а также к масштабным военным экспедициям на Балканах.