Русский Гамлет. Трагическая история Павла I

Дождавшись исполнения приказа, император указал перстом на старика крестьянина.

— Отдай ему. Старому человеку она приличнее, чем офицеру. Государь твой и тот стоит без шубы и не мерзнет, а ты закутался. Нехорошо.

От Невы уже несся молодой мужик. Толпа подняла его себе на плечи, он вытянул руку с чашкой над головой, но до балкона все равно не достал. Павел приказал караульному офицеру, стоявшему рядом на балконе, спуститься и принести воду от молодого мужика. Офицер обернулся в момент. Император отпил глоток и почмокал губами.

— Вот я пью воду! Славная водица!

— Ура императору! Слава Павлу! — закричал народ.

Караульный офицер принял от императора недопитую чашку и протянул ему свернутую в трубочку бумагу.

— Что это? — удивился Павел.

— Мужики челобитную передали.

Павел сдвинул брови и запыхтел — испортили так хорошо начинавшийся день. Сегодня он вышел к народу, чтобы подданные смогли воочию лицезреть своего государя. А им лишь бы жаловаться, лишь бы выгоды себе искать.

— А ты знаешь, что моя матушка приказала челобитчиков бить плетьми?.. И никто этого указа не отменял.

Офицер растерялся:

— Ваше величество, но ведь вы сколько раз сами брали, и ничего… Я думал, теперь всегда так…

— Да — брал! И плохо делал. — Павел стал входить в гнев. — Вот я сейчас погляжу, о чем они пишут.

Он развернул бумагу, но не мог читать все подряд, злость душила его. О чем тут?

«Лошади все поупали… Граф не господин нам, а разоритель… Бессчетно запродает в солдаты… Бьем челом и плачемся с общего мирского согласия… Прибегаем под кров и защищения слезно просим… Смилуйся, государь, и учини…»

— Учини… — бормотал Павел, стуча зубами. — Я вам учиню, мерзкие холопы…

Он уже с гневом поглядел на площадь, усыпанную радостным, но, как оказывается, отнюдь не раболепным народом. Потом повернулся к принесшему челобитную офицеру и, ткнув его тростью в грудь, приказал:

— Подателей сей клеветы поймать и наказать нещадно. И чтоб под окнами у меня больше никто не собирался.

Не оглянувшись больше на толпу, император покинул балкон.

«Я слишком кроток, — рассуждал Павел, направляясь в комнату, которую прозвал “ящиком”. — Я делаю крестьянам поблажки, а они уже захотели, чтобы их отобрали у помещиков и передали в казну. Это ли не французская зараза, якобинство? Спусти им раз дерзновение, спусти два, а в третий они поднимутся на бунт. Да, я чувствую, что надо облегчить судьбу крестьянина, но не должно позволять приготовляться к революции».

Ключ от «ящика» существовал лишь один, и его император всегда носил при себе.

«Ящик» представлял собой комнату первого этажа дворца, в одной из стен которой, выходящей на площадь, была прорезана щель, куда любой российский подданный мог просунуть прошение, жалобу, извет, донос, проект. Существовало одно ограничение — бумага должна быть составлена от одного лица. Но государь читывал и частенько снаряжал следствие и по коллективным прошениям, если чувствовал в них правоту.

Павел сломал императорскую печать, открыл дверь и вошел в свое бумажное царство. «Ящик» давал ему возможность из первых рук получать сведения о положении дел в России, сведения, не профильтрованные через казенную правительственную машину, которая в былые времена создала у его матери иллюзию всеобщего благоденствия. «Ящика» страшились все — и знатные вельможи, и камердинеры, и великосветские дамы. Через его посредство Павел узнавал о лихоимствах, взяточничестве, казнокрадстве, бесчестных поступках. Если бумага выглядела убедительно, он тотчас сочинял грозные указы: лишить дворянства, сослать в Сибирь, отправить в каторжные работы. Император карал, невзирая на лица. Он был уверен, что накажет и себя самого, если будет за что. Увы, государь так никогда и не понял, что его тоже есть за что наказывать.

Поговаривали, что, устрашась «ящика», откупщики перестали доливать воду в вино, соляные приставы не подсыпали больше песок в соль, а армейские интенданты устыдились кормить солдат гнилым мясом.

Павел гордился своим нововведением. Многие резолюции, начертанные им на бумагах, обнаруженных в «ящике», он приказывал даже публиковать в «Санкт-Петербургских ведомостях».

Император зажег свечи, закрыл за собой дверь и с ворохом бумаг уселся за стол. Взял верхнюю.

Мещанка Хотунцова просила паспорт, чтобы идти в город Бари на поклонение мощам святителя Николая Чудотворца.

«Нашла время! Только началось новое царствование, всем надо браться за работу, чтобы, наконец, в стране настала счастливая пора, а она путешествовать собралась, отдых себе устраивает».

Павел крупно начертал на прошении: «Отказать по дальности и опасности пути».

Генерал от инфантерии Голицын советовал ввести в армию зонтики, чтобы на марше амуниция солдат не намокала.

«Веселенький будет вид у моей армии — как у бабенок, едущих с бала. Ну и болван же этот Голицын!»

И вывел: «Генералу от инфантерии Голицыну объявить выговор за то, что его рядовые боятся дождя».