Русский гигант КВ-1. Легенда 41-го года

Близкое попадание разворотило легкий Т-26. Самый массовый в предвоенное время танк, выпускаемый в Ленинграде на заводе «Большевик» с 1931 года, имел сильную для того времени пушку, но слабую броню.

105-миллиметровый фугас разорвал гусеницу, вывернул несколько колес и проломил броню. Из трех человек экипажа двое успели выскочить и, поддерживая друг друга, добрались до укрытия.

Вспыхнул бензин. Сдетонировали снаряды, находившиеся в башне, сорвав ее с погона. Затем рванул основной боезапас. В разные стороны разлетались смятые куски металла, сплющенные гильзы, кувыркнулась и упала рядом с машиной башня.

– Накрылась наша «бэтэшка», – проговорил механик. – А нам повезло…

– Дальше некуда, – мрачно отозвался лейтенант, командир танка, доставая на всякий случай «наган». Немцев можно было ожидать с любой стороны, а сдаваться в плен живым лейтенант не собирался.

Над головой с воем пронесся очередной фугас и взорвался шагах в двадцати.

Оба танкиста прижались к земле, а когда снова огляделись, увидели выползающие из капониров машины. Впереди, набирая скорость, шли КВ-1 с пехотой на броне.

Начштаба бригады Воронин дал приказ наступать после того, как вслед за БТ-26 была подбита «тридцатьчетверка». Ранее во время налета «Хеншелей» от взрыва авиабомбы получил повреждения еще один Т-26.

Он понял, что, разглядев тяжелые танки, немцы не рискнули продолжить танковую атаку, а решили выбить машины огнем 105-миллиметровых гаубиц. Оставаться на месте значило нести новые потери. Кроме того, в любую минуту можно было ждать налета вражеской авиации.

Выход оставался один – атаковать самим. От машины к машине бегали связные: по сигналу зеленой ракеты тяжелым танкам и «тридцатьчетверкам» предстояло начать атаку. Легкие БТ-7 и Т-26 пойдут, приотстав от машин с более мощной броней.

Это был не лучший выход – смешаются роты и взводы. Но и пускать в лоб на немецкие «панцеры» легкие БТ и Т-26 означало угробить эти верткие машины с тонкой броней.

Танки, набрав скорость, вышли из зоны гаубичного обстрела. Командир второй роты Линько шел следом за лейтенантом Ерофеевым. Было жутко отсиживаться в капонире и ждать, когда в тебя врежется пудовый фугас.

Гаубичные снаряды идут по наклонной траектории. Удар может последовать в крышу (хуже того – в люк), где броня тоньше и вряд ли выдержит. Линько представил, как снаряд взорвется в башне – стало не по себе. Пятнадцать килограммов металла и взрывчатки превратят экипаж в месиво, не уцелеет никто.

– Чего мы здесь выжидаем! – не выдержал Линько. – Фугаса сверху? Дождемся!

Трудно осуждать капитана, имеющего семью, троих детей, сидящего в бездействии под артобстрелом. Самое тяжелое на войне – отсиживаться под огнем в бездействии. «Свой» снаряд не услышишь. Не успеешь. Он прилетит бесшумно и разнесет тебя.

Поэтому невольно прислушиваешься к пролетающим мимо. Перелет… недолет. Грохот раздается совсем рядом, по броне гремят камни, разбиваются комья земли.

– Метрах в десяти упал, – вытирая кровь с разбитых губ, проговорил командир орудия. – Пристрелялись, паскуды.

– А чего наши гаубицы молчат? – спросил кто-то.

Ему не ответили. Только тайком крестился заряжающий, имевший тоже троих детей. Не за себя, за них душа болит… неужели бог не слышит.

– В атаку пора бы. Прямо на гада-фашиста, – не выдержав, воскликнул механик-водитель, тоже мужик семейный, гнавший прочь мысли о смерти.

– Сходи к Воронину, посоветуй.

Их танк едва не накрыло, когда уже взлетела зеленая ракета – сигнал атаки. Механик-водитель, опытный сержант, словно ждал сигнала. Машина тронулась с места почти без рывка и пошла задним ходом по аппарели (выезду из капонира).

Не у каждого КВ-1 так отлажены фрикционы и работает без перебоев двигатель. Задержись КВ в капонире на минуту-две, угодил бы под гаубичный снаряд.

Фугас врезался в передний бруствер капонира, когда «Клим Ворошилов» уже выполз из аппарели. Механику показалось, что перед глазами сверкнула молния и он ослеп. Танк, дернувшись, прошел еще несколько метров и заглох.

– Что случилось? – теребили механика.

– Глаза…

Но глаза были в порядке, завалило комьями земли переднюю часть машины и смотровую щель.

– Молния и сразу темно, – бормотал, приходя в себя, механик, спасший экипаж и машину.

– Это снарядная вспышка, – сказал командир орудия. – А потом земли на нас с полтонны обрушилось. Но пушка в порядке.

Теперь, когда машина ротного Линько шла в атаку, повиснув на хвосте у своего подчиненного, Федора Ерофеева, капитан со страхом представлял, что бы случилось, если бы механик промедлил.

Снаряд рванул бы прямо у среза орудийного ствола, смяв, исковеркав пушку, а взрывная волна и осколки едва не в упор хлестнули по лобовой части, по башне и смотровым щелям. Один бог знает, чем бы все кончилось, но взрывная волна печенки бы отбила… могла и по стенкам размазать.

Танк Ерофеева выстрелил на ходу раз, другой. В открытый люк вылетели дымящиеся орудийные гильзы.

– А мы почему огонь не ведем? – спросил командир орудия, старший сержант Егор Пятаков. – У меня бронебойный в стволе заряжен.