Русский язык в зеркале языковой игры

Лингвисты описывают главным образом арсенал языковых средств, используемых в языковой игре. Сами эти средства предполагаются заранее известными. В данной работе этот аспект исследования полностью сохраняется, однако основное внимание сосредоточено на другом — на извлечении из языковой игры лингвистически содержательных выво до в. Языковая игра —это уже проведенный (и успешный!) лингвистический эксперимент (пусть проводился он с другими целями—для усиления выразительности речи, для создания комического эффекта и т. д.). Лингвисту остается дать этому чужому эксперименту лингвистическую интерпретацию. Мы не хотим утверждать, что этот аспект не затрагивался ранее. В некоторых из перечисленных работ (особенно в работах последнего времени) есть очень интересные наблюдения на эту тему. И все-таки можно утверждать, что лингвисты недооценивают роль языковой игры в исследовании русского языка. Е. В. Падучева отмечала, что языковая игра — «источник полезных и убедительных иллюстраций» к некоторым положениям лингвистики [Падучева 19826: 76]. Не менее важно, на наш взгляд, другое: изучение этого «несерьезного» материала может натолкнуть лингвиста на серьезные размышления, на новые нетривиальные наблюдения и обобщения при изучении самых разных уровней языка. И об этом убедительно свидетельствуют исследования самой Е. В. Падучевой (я имею в виду, в частности, работу 1982 г. о сказках Льюиса Кэрролла). Свою задачу мы видели в том, чтобы богатый собранный материал, снабженный подробными указателями, сделать доступным для широкого круга специалистов по самым разным областям лингвистики. Следует подчеркнуть, что языковая игра, этот не направленный, «случайный» эксперимент, позволяет искать (и иногда находить) там, где экспериментатор-лингвист иногда не догадался бы искать.

2. Полемизируя с исследователями-лингвистами, которые считают, что языковая игра не достойна внимания, так как основывается на трафаретах и шаблонах, авторы главы о языковой игре в монографии [РРР 1983] пишут: «Признавая, что сами условия протекания РР (разговорной речи.—Я Q —ее неподготовленность и непринужденность —обусловят и непритязательность многих явлений языковой игры, мы тем не менее считаем, что в языковой игре известная шабло-низация совмещается с творчеством (...) определенный интерес представляет и установление наиболее типических, трафаретных приемов языковой игры, и выявление тех языковых средств, которые служат для них материалом» [Земская — Китайгородская-Розанова 1983: 175—176]. Еще большую ценность представляет для лингвиста изучение языковой игры в художественных текстах, лишенных тех черт неподготовленности и непринужденности, которые отрицательно сказываются на^качестве языковой игры.

М. М. Бахтин подчеркивал, что «только в поэзии язык раскрывает все свои возможности, ибо требования к нему здесь максимальные: все стороны его напряжены до крайности, доходят до своих последних пределов; поэзия как бы выжимает все соки из языка, и язык превосходит здесь себя самого» [Бахтин 1974]. В этом ярком, образном высказывании можно согласиться со всем, кроме первого слова — только. В языковой игре, как и в поэзии, язык также «доходит до своих крайних пределов», более того — постоянно выходит за эти пределы, посягает на их нерушимость, пытается их раздвинуть. «В смешном скрывается истина»,— сказал Бернард Шоу. Можно считать, что это не только истина о мире, но также истина о языке.

3. Т. В. Булыгина и А. Д. Шмелев предлагают отличать от языковой игры «наивный» языковой эксперимент, когда «говорящий сознательно производит аномальное высказывание с целью (вероятно, не всегда четко осознаваемой) привлечь внимание к нарушаемому правилу. Говорящий в таком случае как бы выступает в роли исследователя, стремящегося получить «отрицательный языковой материал» [Булыгина — Шмелев 1997: 448]. Мне это разделение представляется недостаточно оправданным: ведь языковая игра —это тоже сознательное манипулирование языком, построенное если не на аномальности, то по крайней мере на необычности использования языковых средств. Показательно, что сами авторы вынуждены признать: «Граница между «языковой игрой» и «наивным» экспериментом не всегда может быть легко проведена» [Булыгина — Шмелев 1997:450].