Русский калибр (сборник)

Последний раз мы встречались не более двух месяцев назад, и это было своеобразным рекордом. Обычно паузы между встречами затягивались, и случались они не чаще одного раза в год, а то и в два. Мне всегда казалось, что время не действует на него, что он совсем не меняется. Отцу было шестьдесят пять лет, но выглядел он лет на двадцать моложе. Высокий рост, загорелое лицо, лёгкая седина – в нём было то, что принято называть элегантностью, а подтянутая фигура и лёгкие, скупые движения говорили о том, что папа по-прежнему не чурается спорта. Всё у него было хорошо. Вот только… Морщинок вокруг глаз стало больше, и в уголках рта залегли какие-то складки. Или мне показалось?

– У меня, как всегда, мало времени, – произнёс он, жестом приглашая меня сесть. Сам он уже занял одно из кресел. Я последовал его примеру.

– Рихо уже изложил мне в общих чертах твои… требования. Хочешь что-нибудь добавить?

– Нет. – Я покачал головой.

– Может быть, тебя снова интересуют причины? В прошлый раз…

– Нет. Меня не интересуют причины. Я знаю всё, что мне нужно знать. Жаль только… не от тебя.

– Да, – согласился он, задумчиво глядя на меня. – Жаль. Но ведь ты сам выбирал себе союзников?

– Да. И я их выбрал.

Он опустил глаза и покачал головой.

– Не думаю, что это окончательный выбор. Впрочем… ты хочешь увезти Липке в Россию?

– Он хочет уехать в Россию. А я хочу ему помочь. Так будет точнее.

– Но Стрекалов умер. Зачем ему это надо? Насколько мне известно, Липке осталось не так много жить, это что, самоубийство?

– Нет, отец. Это искупление. Жертва. Вряд ли ты поймёшь…

– Пожалуй… Андре, я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, кто автор этого плана. Ты не аналитик. Давид решил принести себя в жертву и упрямо движется к своей цели. Это его дело. Но – он слишком много знает. Ты понимаешь, что может произойти?

– Ты имеешь в виду – много знает о тебе?

Он кивнул.

– И это может кого-то заинтересовать в России?

Отец с усмешкой откинулся в кресле.

– Узнаю Давида Липке, – произнёс он. – Хорошо. Рихо сказал, что досье у тебя. Но сам он их не видел. Где гарантия того, что ты не блефуешь?

– Вот, – и я сунул руку в нагрудный карман рубашки. Отец вскинул голову и взглядом остановил кого-то, кто стоял за моей спиной. «Голем». Эх, папа, папа… Я аккуратно положил на толстое стекло, из которого была сделана крышка стола, маленький чёрный цилиндрик.

– Стрекалов передал мне две микроплёнки. Одна – надёжно спрятана. Вторая – перед тобой. Я не знаю, чьё это досье, твоё или моё. Но это, по-моему, не имеет большого значения?

Отец согласно кивнул, не сводя глаз с чёрной «горошины», лежавшей перед ним.

– Если бы ты только знал, сколько мне пришлось… – Он замолчал, не договорив.

– Отец? – окликнул я. – Давид должен улететь.

– Хорошо, – он устало откинулся в кресле. Его лицо осунулось, резче проступили морщины. – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – закончил он. – Я отдам распоряжения Рихо.

Он словно ждал чего-то от меня, каких-то слов, но… Мне нечего было сказать. Поднявшись на ноги, я поклонился. Сейчас всем своим обликом отец напоминал мне маску «дейган», одну из масок театра Но. «Уставший человек, много страдавший и не нашедший покоя». Он тоже встал. Его взгляд был долгим, испытующим и очень тяжёлым.

– До свидания, папа, – сказал я негромко.

Он усмехнулся уголком рта.

– До свидания… сын. Мне жаль, что всё получается именно так.

Я до боли закусил нижнюю губу. Ещё недавно, провожая меня в Амстердам, он сказал то же самое. И я слишком хорошо помнил, чем всё это закончилось. Но… отец уже развернулся и удалялся от меня легким, стремительным шагом. Он был в дверях, когда я окликнул его:

– Папа? Когда ты последний раз просто гулял по Парижу?

Он сбился с шага, и на мгновение мне показалось, что его плечи устало поникли, словно враз придавленные непосильной ношей. Не оборачиваясь и не ответив, отец скрылся за дверью.

И я так и не понял, выиграл я этот раунд или проиграл…

* * *

Попадая в любой аэропорт мира, я всякий раз волей-неволей вспоминал муравейник. И его многочисленных обитателей. Вокруг ходили, сидели, стояли многие сотни людей, мимо сновали шустрые служащие, чьим-то гением поставленные на роликовые коньки; непрерывно звучали мелодичные «громкоговорящие» женские голоса, которые объявляли о прибытии и отлёте рейсов во все концы света. Воистину, все дороги ведут в Рим, сейчас я это понимал совершенно отчётливо.