Русский капитан

— Кууш ты бар? Но гус хан? — Олег знал, что сейчас пленный пытается сообразить, как этот юнец так хорошо, без малейшего акцента, да еще с западным наречием может говорить на его родном Пушту? И это был миг маленького торжества лейтенанта Кудрявцева. Ради этих секунд изумления врага стоило потратить тысячи часов на заучивание чужих слов, проникновение в ткань чужой речи, терпеливого «вылепливания» собственной гортани и мышц языка под чужие звуки, чужое произношение, и даже чужое дыхание. Ведь горловые и шипящие звуки требовали совершенно иного типа выдоха. Короткого, хлесткого как удар…

Кудрявцев торжествовал. Он смотрел на пленного и пытался увидеть себя его глазами…Чужой офицер перед ним безжалостно вторгся в святая святых — в язык, и тем делал совсем беззащитным. Теперь каждая его фраза, каждое его слово будет понятно этим «шурави». Лейтенант лишал его права даже страдать на собственном языке…

— Камиль Джидда. Азкухар бар Кхандагара.

— Его зовут Джидда Азкухар. Он родом из Кандагара.

— Сколько ему лет? — спросил Маринин и, в глазах полковника ему почудилась нотка уважительного удивления по отношению к Олегу.

— …Тридцать два — перевел ответ Кудрявцев.

— Как давно он находится на территории России? В чьем отряде воевал?

— Но джа вахиб Шурави?… — чужой язык буквально лился с губ Кудрявцева. — Дыш гуаз парван хол….

— …Он находится на территории Ичкерии, и на территорию России никогда не ступал. Это русские пришли сюда. Он воевал в отряде амира Абу Вали…

— Повтори ему вопрос, когда он прибыл сюда? И кем он был в отряде?

Афганец выслушал вопрос, но отвечать не торопился. Напряженный, настороженный он напоминал сейчас дикое, загнанное в угол животное, готовое в любой момент бросится на загонщиков, но сталь наручников не давала это сделать…

— Переведи! — В глазах Маринина вдруг полыхнул незнакомый черный огонь. — Я задаю вопросы — он отвечает. В молчанку я ему играть не дам! Или он хочет вспомнить, как русский «спецназ» развязывает языки? Когда с кем и откуда он пробрался сюда?

Олег перевел. В глазах афганца мелькнула неясная тень растерянности.

— Джи хад ами…

— Он здесь с мая. В апреле его отряд прибыл в Грузию. Здесь их разделили на две группы и в конце мая на машинах перевезли через горы в Аргун.

— Сколько было человек в группе? Кто был старший? Где их вербовали и кто?

— …В группе было восемнадцать человек. Старшим был иорданец Абдалла, он же и пригласил их в Чечню. Абдалле его порекомендовал мулла мечети Аль Саиб, при которой он когда-то учился. Остальных так же набирали из Кандагара.

— Где сейчас его группа?

— Адж мар нуш…?

Афганец бросил на Олега быстрый ненавидящий взгляд. Слова родного языка загоняли его в угол, и он ненавидел этого молодого «шурави» за то, что тот не давал ему отгородиться от всех спасительным непониманием…

— Ку мас..

Афганец гордо вскинул голову и посмотрел на полковника.

— Он говорит, что не предаст своих братьев по вере.

Ничто не изменилось в лице Маринина. Он вел незримый поединок с пленным, ломал его, колол, давил…

— Васильченко! — негромко, одними губами бросил он, не отрывая взгляда от глаз пленного.

Прапорщик, все это время неподвижной глыбой стоявший над афганцем, шевельнулся, и через мгновение его огромный кулак мощным поршнем впечатался в тело «духа». От удара тот буквально сложился пополам, и слетел с табурета. Но прапор не дал «духу» упасть. Он рывком поднял его с пола, потянул на себя и, перехватив, хрипящего в судороге боли «духа», за кисти, зацепил их наручниками за крюк под потолком.

…Удары вонзались в тело афганца как молоты, сминая, разбивая, мозжа внутренности, ломая ребра. Тот не кричал, нет. Для этого ему просто не хватало воздуха, в легких. Он только хрипел, и как-то по бабьи ахал при каждом ударе.

Олег ошарашено смотрел на это.

…Впервые в жизни перед ним так открыто, без смущения и стыда, без пощады и правил, забивали человека… Раскрасневшийся, вспотевший Васильченко работал как хорошо отлаженный механизм. Размах, удар на выдохе! Вдох. Размах, удар на выдохе!..

Хрипы, стоны, мясистые шлепки ударов.

— Сучара! Уебок! Да я тебя порву как манду! — хрипло рычал прапор, заводя сам себя, страшными, грязными ругательствами…

И вид этого избиения, вдруг, взорвался в Кудрявцеве диким необъяснимым стыдом. Он почувствовал, как лицо его заливает багровый жар, словно его поймали на чем-то запретном, унизительном. Словно смотреть на это нельзя, запрещено.

Олег быстро, что бы никто не заметил, скосил глаза на окружающих.

С лица Маринина ушло окаменение и, в глазах его была только какая-то усталость, опустошение…

Комбриг бесстрастно и отстранено наблюдал за происходящим, накручивая на палец ус.

Начальник штаба курил, стряхивая пепел в латунное донце от снаряда.

Солдат за компьютером деревяно пялился глазами в пустой экран монитора…

…Наконец «дух» обмяк и повис на трубе.

— Хорош, Марат! — так же негромко окликнул прапора Маринин. Приведи его в себя!