Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры

В России интеллектуальная история приобрела особое значение потому, что на протяжении всего времени, рассматриваемого в книге (за исключением короткого периода в самом конце), страна знала только автократическое правление, которое запрещало любое общественное вмешательство в политику под угрозой суровых наказаний. Это означало, что политические интересы и пристрастия находили свою главную отдушину в сфере идей. Результатом стало широкое развитие общественного мнения, которое, даже если и было не способно влиять на политику прямо, делало это косвенно, заставляя монархию реагировать на себя либо репрессиями, либо уступками.

Моя книга — это очерк интеллектуальной истории, но истории, связанной с действительностью. Идеи не возникают в вакууме, а те, которые все-таки возникают таким образом, беспомощны и потому представляют небольшой интерес для историка. По моему мнению, интеллектуальная история должна заниматься идеями, которые, несмотря на свою нереалистичность, влияют на общественное мнение и, в некоторой степени, на общественное поведение. По этой причине исследователь интеллектуальной истории должен объединять изучение идей с изучением тех конкретных социальных и политических институтов, в которых они появляются. Я убежден, что существовавшие на протяжении веков российские политические институты и практики породили уникальную пропасть между правителями и подданными. В главе, открывающей книгу, я намерен осветить причины такой ситуации и порожденные ею идеологии.

Вообще говоря, Россия знала три течения общественного мнения: консервативное, появившееся в XVI веке, либеральное, возникшее в XVIII, и радикальное, родившееся в XIX. Я почти совсем не рассматриваю радикальное движение, хотя оно и было влиятельным, поскольку его занимало не сохранение самодержавия, а его уничтожение: оно хотело не какого-то другого государства, а его полного отсутствия (за исключением переходной формы, необходимой, чтобы уничтожить пережитки прошлого). «Критики» самодержавия в названии этой книги — это мыслители и/или государственные деятели, которые тем или иным способом хотели ограничить власть государя, т. е., по существу, это либералы или либеральные консерваторы

Глава I. Специфика российского самодержавия

Господствующим направлением в российской политической мысли на протяжении всей ее истории был консерватизм, который настойчиво утверждал сильную централизованную власть, не ограниченную ни законом, ни парламентом. Обоснования такого режима менялись от поколения к поколению, но основной аргумент был четко сформулирован в 1810–1811 годах Николаем Карамзиным: «Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменою Государственного Устава ее, она гибла и должна погибнуть»[1].

Возникает вопрос, в чем причина постоянства этой идеологии. Когда при Петре Великом и его наследниках Россия прекратила жить в изоляции от Запада и начала вестернизацию, она в большой мере восприняла европейскую культуру. Русское искусство после 1700 года, литература и наука — все создавалось по западным моделям. Промышленность России подражала западным образцам, то же делали и вооруженные силы. Но почему не политика? Ответ на этот вопрос отчасти следует искать в обстоятельствах возникновения Русского государства, отчасти — в культуре России, унаследованной от Византии, которая стала и источником ее религии, а также в монголо-татарском ханстве, чьи властители правили Россией в течение двух с половиной веков.

Европейские монархии сформировались благодаря синтезу трех элементов: наследия Римской империи, культуры варварских племен, которые завоевали ее, и католической церкви.

Начнем с племенной культуры. Главная особенность племенного сообщества состоит в том, что отношения между его членами базируются в большей степени на родстве, чем на территориальном соседстве, т. е. имеют скорее социальную, а не политическую природу. Соплеменники рассматривают себя как наследников общего предка: в их венах, как они считают, течет одна кровь — они одна «кость и плоть» (Суд 9:2). Будучи связанными, они равны. В классических кочевых обществах нет иерархии, и близость к основателю рода не влияет на статус[2]. Кочевники выбирают своих вождей и иногда, например во время сезонных миграций на новые пастбища и особенно во время войны, наделяют их значительной властью. Но эта власть носит временный характер и вверяется для достижения определенных целей: она не становится неотъемлемой должностью. Племенной вождь смертен, он первый среди равных; его власть основана на личных достоинствах, а не на неотъемлемом праве на должность[3]. Племенные сообщества незнакомы с понятием государственной власти и поэтому не создают политические организации; а если создают, то, как правило, в результате захвата власти, завоевания или перехода к оседлой жизни[4].