Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры

Благодаря сложившейся репутации Самарин был назначен в Редакционные комиссии по подготовке проекта указа об освобождении крепостных: там он выступал против требований помещиков и служил выразителем интересов крестьян. В дискуссиях, в которых оформился указ 1861 года, он настаивал, чтобы крепостные были освобождены с земельными наделами, а последние поставлены под контроль крестьянской общины. После восстания 1863 года в Польше он помогал проводить там радикальную аграрную реформу, которая покровительствовала крестьянству, не участвовавшему в восстании, за счет дворянства, ставшего его инициатором.

Удивительно для человека его культуры и трезвого ума, но Самарин с презрением относился к евреям, о которых говорил как о «жидах» (или, хуже того, «жидятах»)[*]. Он был потрясен растущим, по его мнению, влиянием евреев в Германии, описывая Берлин как «новый Иерусалим, который говорит по-немецки»[42]. Он выступал за строгий централизм и не понимал, почему некоторые пограничные регионы, в особенности балтийские, должны пользоваться большими правами самоуправления, чем собственно Россия.

Великие реформы вызвали требования предпринять следующий логический шаг и «завершить дело» введением конституционного режима. За этот курс выступало либерально настроенное дворянство, которое получило голос в губернских комитетах, созванных для выработки условий освобождения крепостных. Самарин отверг эти предложения. Он полагал, что Россия знает лишь две «исторические, положительные» силы: народ и самодержавного царя[43]. Самодержавие было традиционной, а потому подходящей для России формой правления: любая другая перейдет в «тиранию»[44]. Предприняв Великие реформы, самодержавие выполнило надлежащую ему руководящую роль, о которой писал Штейн.

Но это был не единственный аргумент Самарина в защиту абсолютной монархии. В статье, написанной, по-видимому, зимой 1861 /62 года, он утверждал, в пику предлагавшимся тогда конституционным проектам, что, поскольку конституционные режимы опираются на принцип большинства, это большинство должно быть достаточно просвещенным, чтобы разумно обращаться с общественными проблемами. «В земле Русской нет такой силы, на которую можно было бы опереться для ограничения другой силы — самодержавия»[45]. Так как в основном неграмотное и изолированное российское крестьянство не способно к выполнению подобной роли, эта функция большинства будет присвоена меньшинством, т. е. дворянством, что в результате приведет к «лжеконституции»:

Народной конституции у нас пока еще быть не может, а конституция не народная, то есть господство меньшинства, действующего без доверенности от имени большинства, есть ложь и обман. Довольно с нас лжепрогресса, лже- просвещения, лжекультуры; не дай нам Бог дожить еще до лжесвободы и лжеконституции[46].

По словам Б.Е. Нольде, биографа Самарина, для него важна была «гласность, а не представительство»[47]. Однако в принципе Самарин не исключал конституционный режим для России когда-нибудь в будущем[48]. Как и Катков в его либеральный период, он полагал, что институты самоуправления, введенные в 1864 году, могли бы со временем обучить и таким образом подготовить сельские массы к участию в политическом процессе в национальном масштабе, и тогда конституционный режим стал бы приемлемым.

Самарин последовательно поддерживал свободу слова и прессы. Вместо парламента он выступал за возрождение допетровских Земских соборов в будущем. «После освобождения крестьян, которое могло быть исполнено успешно и мирно только самодержавной властью, — писал он, — нам нужны веротерпимость, прекращение полицейской проповеди против раскола, гласность и независимость суда, свобода книгопечатания… упрощение местной администрации, преобразование наших налогов, свободный доступ к просвещению, ограничение непроизводительных расходов, сокращение придворных штатов и т. д. и т. д. И все это не только возможно без ограничения самодержавия, но скорее и легче совершится при самодержавной воле, чуждой страха и подозрительности, понимающей свою несокрушимую силу и потому внимательной к свободному выражению народной мысли и народных потребностей»[49].

Последняя книга Самарина, написанная совместно с Ф. Дмитриевым и имеющая парадоксальное название «Революционный консерватизм», была ответом на работу отставного генерала Р.А. Фадеева «Русское общество в настоящем и будущем. (Чем нам быть?)»[50]. По отцовской линии Фадеев происходил из старинного служилого дворянства, а его мать была из рода Долгоруких — одной из самых знатных русских фамилий. Хотя Фадеева прежде всего интересовали военные дела и внешняя политика, он беспокоился и о внутреннем положении своей страны. Он был убежден, что Россия пока что создала государство, а не общество[51]. В своей книге Фадеев утверждал, что у России есть только один образованный и активный класс — дворянство и по этой причине самодержавному правительству, единственно подходящему для России, следует наделить его долговременными полномочиями: