Русский консерватизм и его критики: Исследование политической культуры

Вне петровского дворянства у нас нет ровно ничего, кроме богато одаренного природою, твердо сомкнутого в смысле народности, но совершенно стихийного русского простонародья. Вся умственная сила России, вся наша способность к созданию сознательной общественной деятельности — заключается в дворянстве, в том именно виде дворянства, каким создал его Петр — связном и доступном снизу[52].

В противоположность западной аристократии, происходившей от завоевателей, российское дворянство «вышло, вплоть до последнего человека, из простых людей и никогда не отделяло себя от них категорически недоступным помещичьим духом», и в этом смысле оно было демократичным и свободным от «социального эгоизма»[53]. Земства, которые Фадеев одобрял, следовало бы целиком доверить дворянству, чтобы оно, по сути, управляло деревней от имени верховной власти. Роль бюрократии соответственно должна была быть уменьшена. Фактически Фадеев выступал за некоторую форму конституционализма, хотя и не мог высказываться свободно на эту тему из-за соображений цензуры[54]. Указывая на Англию как на образец, он хотел, чтобы крестьянство находилось под опекой дворянства.

Самарин критиковал эти рекомендации как софистику, консервативную по замыслу, но революционную по своей сущности:

По моим понятиям, революция есть не иное что как рационализм в действии, иначе: формально правильный силлогизм, обращенный в стенобитное орудие против свободы живого быта. Первою посылкою служит всегда абсолютная догма, выведенная априорным путем из общих начал или полученная обратным путем — обобщением исторических явлений известного рода.

Вторая посылка заключает в себе подведение под эту догму данной действительности и приговор над последнею, изрекаемый исключительно с точки зрения первой — действительность не сходится с догмою и потому осуждается на смерть.

Заключение облекается в форму повеления, высочайшего или нижайшего, исходящего из бельэтажных покоев или из подземелий общества и, в случае сопротивления, приводится в исполнение посредством винтовок и пушек или вил и топоров — это не изменяет сущность операции, предпринимаемой над обществом[55].

Основная посылка Фадеева состояла в том, что стабильное и энергичное общество должно управляться образованным классом; малая — что дворянство в России — единственный класс, соответствовавший этому критерию, следовательно, ему, дворянству, необходимо восстановить свои привилегии и обрести политические полномочия[56]. На самом деле, как утверждал Самарин, российское дворянство не имело никакого сходства с западной аристократией, потому что всегда было служилым классом и, тем самым, не отличалось от бюрократии, которую критиковал Фадеев. Его предложения были «революционными», а потому неприемлемыми. Однако этот ответ Самарина был не очень убедительным и не опроверг аргументы Фадеева.

Самарин умер в 1876 году в Берлине, озлобленный своей неудачей убедить правительство принять его идеи, а не пытаться подавить общественное недовольство, полагаясь на бюрократию и дворянство.

Другим влиятельным славянофилом-консерватором того времени был Иван Аксаков (1823–1886), сын Сергея Аксакова, автора одного из шедевров русской литературы, «Семейной хроники», и брат менее известного, но тоже выдающегося славянофила Константина Аксакова. У Ивана Аксакова не было ни такой эрудиции, как у Самарина, ни проницательности, ни способности к теоретизированию, но, в отличие от сдержанного Самарина, он был выдающимся публицистом и пропагандистом, очень многое сделавшим для популяризации славянофильских и панславистских идей. Он занимался этим, печатаясь не менее чем в пяти газетах, которые испытывали постоянное давление со стороны цензоров и из-за его несгибаемого упорства в отстаивании своего права говорить свободно рано или поздно все были закрыты. По своему влиянию его публикации почти превзошли публикации Каткова, хотя их тираж никогда не выходил за рамки четырех тысяч экземпляров[57].

Иван Аксаков пришел к славянофильству достаточно поздно, проведя в молодости девять лет на правительственной службе в Сенате и Министерстве внутренних дел, заставившей его, как и Самарина, отказаться от идеализированного образа русского народа, который лелеяло большинство славянофилов. Изучив начала русской истории, он освободился и от иллюзий относительно прошлого России. Как и Самарин, из ее поражения в Крымской войне он вынес убеждение, что крепостное право должно быть отменено[58]. Как и Самарин, он занял антидворянскую позицию и призывал этот класс отказаться от своих привилегий, возможно, имея в виду пример депутатов французского Учредительного собрания августа 1789 года, поскольку освобождение крестьян лишило дворян их прежних социальных и политических функций[59].