Русский лабиринт (сборник)

Макар вышел мрачнее тучи – Алевтина у Лены не останавливалась и вообще не объявлялась. На рынке Алевтину знали, но тоже ничем помочь не могли – закрыла торговлю в восресенье вечером и попрощалась. В милиции заявление о пропаже человека принимать не хотели, срок, мол, не вышел, да и заявление нужно было подавать в сельском отделении. Макар было вспылил, но Егор вмешался. Еще не хватало – загреметь в кутузку на пятнадцать суток. Молоденький лейтенант так и пригрозил – если не вышвырнетесь отсюда, оформлю, мол, за хулиганку.

– Куда теперь? – спросил Егор на крыльце.

– Нет, ну ты понял, какие менты у нас – лишь бы ничего не делать, сволочи. – Макар оглянулся на дверь. – Надо ж сказать такое мужу, что его жена загуляла.

– Сам-то, поди, не женатый, вот и брякнул.

– У него не жены нет, у него совести нет. Если б у этого козла кто-нибудь из близких пропал, он небось бумажки-то свои бросил бы ко всем чертям, с огнем искал, – не унимался Макар.

– Нда… наша милиция нас стережет.

– Молодой, а душой зажирел уже. Начальство надо ждать. Может, и выйдет что.

– Может, и выйдет.

Макар оказался прав. Начальство в лице испитого майора подкатило где-то через полчаса на милицейском уазике. Опытный майор не стал отмахиваться от сбивчиво рассказывавшего Макара, пригласил в кабинет. По сводкам в городе за эти дни было совершено три убийства, одно – женщины Алевтининых лет. Личность женщины не установили – ни документов, ни сумочки при ней не оказалось. Обычное дело при разбое, как сказал майор. На опознание в морг их повез тот самый лейтенант, который отказался брать заявление. Ехали молча, Макар без разрешения закурил. Лейтенанту, впрочем, было все равно.

Когда с трупа снимали простыню, Егор хотел отвернуться – он уже понял. Убитой оказалась Алевтина. Макар, не мигая, смотрел на пожелтевшее лицо со следами кровоподтеков. Глаза были не закрытыми, а какими-то заплывшими. Егор стер ладонью слезу.

– Она? – полуутвердительно спросил лейтенант.

Ему никто не ответил. Макар затрясся и сжал кулаки.

– Кто это сделал?

На это раз промолчал лейтенант.

– Кто это сделал? Убью подонков, разорву, своими руками разорву… – Макар сжимал и разжимал пальцы.

Егор стоял, как окаменевший. Слез больше не было. Если слезы – из сердца, то сердце у Егора сразу затвердело, оплавившись, как стекло после взрыва.

Лейтенант, стараясь не показывать равнодушие, накрыл тело простыней.

– Протокол опознания надо подписать, граждане. Кто из вас родственник? Родственник кто, граждане? Он? – Лейтенант кивнул на Макара.

– И он, и я – родственники, – услышал себя Егор как бы со стороны.

– Тогда пройдемте… пожалуйста.

На отпевание собралось все село. Даже Ленка приехала из города, узнала как-то. Отец Савватий пел красиво, даже величественно, все исправно крестились, кто-то перешептывался. Егор стоял со свечкой в левой руке, правой неумело клал кресты. Воск стекал по руке, но Егор ничего не чувствовал. Небритый, почерневший Макар стоял у самого гроба, на обострившихся скулах ходили желваки. Отпевание кончилось. Перед какой иконой надо ставить свечку за упокой, Егор не знал. Какая-то бабушка понятливо указала на Голгофу, Егор опалил свечку снизу, поставил. Свечей было много – Егор почему-то их посчитал. Выходило – двадцать три. Чьи-то двадцать три души горели в этих свечках, а теперь к ним присоединялась сеструхина – двадцать четвертая. Егор взял еще свечей, поставил за родителей. Теперь их было двадцать шесть.

«Когда за меня поставят, сколько их тут будет гореть?» – почему-то подумалось Егору.

Поминки были богатые – все село столы строило. Сидели на улице – погода была ласковой. Макар внимательно слушал каждого говорившего, бабы после слов комкали платками глаза, потом продолжали негромко лопотать о чем-то своем.

– Пойду покурю, – ни к кому отдельно не обращаясь, сказал Егор.

Курили и за столом, но Егора никто не удерживал. Только Макар понимающе посмотрел, как бы оставаясь за столом и за него тоже.

Егор сел на свое место на клеверном лужку, закурил папиросу и стал глядеть на церковь. Теперь в ней было что-то еще, чего раньше Егор не замечал. Так же купались в пронзительном небе купола, так же сверкали, но что-то было и новое. Только когда солнце зарделось к вечеру, Егор понял – что. Это был свет от свечек, особенно от тех двадцати шести свечек, что горели сейчас там, на кануне. Купола не только блестели отраженными лучами, но и светились изнутри от маленьких огоньков надежды, любви и печали, из чего, в сущности, и состоит наша короткая жизнь. От сердца чуть отлегло, и Егор первый раз за последние дни улыбнулся.