Даже перевалив через эту условную границу и оказавшись в Азии, в Сибири, путешественник по-прежнему оказывался в знакомом ему мире. А. П. Чехов, описывая свое путешествие по Сибири (он ехал на остров Сахалин), обращал на это внимание своих читателей: «Если пейзаж в дороге для вас не последнее дело, то, едучи из России в Сибирь, вы проскучаете от Урала вплоть до самого Енисея. Холодная равнина, кривые березки, лужицы, кое-где озера, снег в мае да пустынные, унылые берега притоков Оби – вот и всё, что удается памяти сохранить от первых двух тысяч верст. Природа же, которую боготворят инородцы, уважают наши беглые и которая со временем будет служить неисчерпаемым золотым прииском для сибирских поэтов, природа оригинальная, величавая и прекрасная начинается только с Енисея». Но и здесь она оказывается знакомой и различие тоже в основном психологическое, ты знаешь, что кругом бескрайняя тайга и это рознит ее с привычным среднерусским лесом. «Скоро после Енисея начинается знаменитая тайга, – продолжает Чехов. – О ней много говорили и писали, а потому от нее ждешь не того, что она может дать. Вначале как будто немного разочаровываешься. По обе стороны дороги непрерывно тянутся обыкновенные леса из сосны, лиственницы, ели и березы. Нет ни деревьев в пять охватов, ни верхушек, при взгляде на которые кружится голова; деревья нисколько не крупнее тех, которые растут в московских Сокольниках. Сила и очарование тайги не в деревьях-гигантах и не в гробовой тишине, а в том, что разве одни только перелетные птицы знают, где она кончается. В первые сутки не обращаешь на нее внимания; во вторые и в третьи удивляешься, а в четвертые и пятые переживаешь такое настроение, как будто никогда не выберешься из этого зеленого чудовища. Взберешься на высокий холм, покрытый лесом, глянешь вперед на восток, по направлению дороги, и видишь внизу лес, дальше холм, кудрявый от леса, за ним другой холм, такой же кудрявый, за ним третий, и так без конца; через сутки опять взглянешь с холма вперед – и опять та же картина…»65
Другой великий русский писатель И. А. Гончаров описание Якутска прерывал мысленным возражением: «Да это и в Петербурге все есть, – скажет читатель, – и широкая река, снегу – вдоволь, сосен – сколько хочешь, церквей тоже у нас здесь не мало. А если заглянуть на Петербургскую или Выборгскую стороны, то, пожалуй, найдешь что-нибудь похожее и на юрты. О гордости и говорить уж нечего! Для полноты картины не хватает в Петербурге якутских морозов, а в Якутске – петербургских оттепелей»66
. Безусловно, якутские зимы дольше и холоднее петербургских, с этим трудно поспорить. И это тоже создает многообразие России, не нарушая ее единства.Конечно, сибирская природа прекрасна и величественна. Но не стоит преувеличивать ее отличие от среднерусской. Может быть, именно благодаря этому сходству Сибирь стала родной для русских, переселявшихся в нее, да и для всей России в целом. Популярная городская столичная песня начала XX в. «Чубчик» утверждала: «Но я Сибири, Сибири не боюся, / Сибирь ведь тоже – русская земля».
Унификация и единство страны – давняя традиция. Она имеет гораздо более глубокие корни, чем советский строй, которому ее часто приписывают. Советское государство просто переняло ее, как и многое другое, от того, старого, с которым оно так активно боролось.
Огромную роль сыграли особенности заселения территорий России. Именно в них, а не столько в географическом факторе в значительной мере заложены основы культурно-бытового единства страны. Ключевский писал о том, что история России есть история страны, которая колонизируется, подчеркивая таким образом важность этого процесса.
Освоение новых земель шло в России своим путем, не похожим на колонизационные процессы в других странах. Начать с того, что территории, примыкающие к историческим ядрам европейских государств, были заселены в глубокой древности. Тогда же были определены и границы. Споры и завоевания вокруг границ не прекращались, приграничные территории отходили то в одну, то в другую сторону, достаточно вспомнить, например, Эльзас и Лотарингию, раздираемые между Францией и Германией. Некоторые, подобно Великобритании, засели на изолированной территории и расширяться там, на месте, им уже было некуда (что не спасало, как в случае с теми же составными частями Великобритании, от внутренних дележек). В Европе с древнейших времен колонизировать уже было нечего, можно было только завоевывать.