Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов»

На званом обеде у одного стольника собрались бояре, дьяки и старшие подьячие. Они ели, пили, веселились, а потом стали вести деловые разговоры о том, «кто великому государю многие притяжание принесоша». Между этими разговорами ратушский старший подьячий Михаил Морсочников поделился своими наблюдениями: «Прислаша мне по указу великого государя книги из Земского приказу о брадах, и в тех книгах несть боле записаны 38 брад московскаго народа, а аз знаю в Москве в рядех и крыющася в домех своих многих людей нарочитых с брадами ходят боле 500». Подьячий привел даже конкретные примеры, назвав в том числе и Моховикова, а затем заявил о намерении заставить их платить пошлину, даже если по отношению к ним придется применить силу. Он якобы говорил про самого Моховикова: «Обрею браду ему, Симеону Федорову, но и сего мало ему будет, но и щипками выщиплю». На обеде прилучились быть между прочим и некоторые московские купцы, которые быстро распространили тревожную новость. Услышав ее, Моховиков перепугался: «Аз не могох состояти на ногах своих в лавке своей, и поткнушася от печали своея, и поиде от лавки моея <…> в дом свой с великою печалию, и раздробишася вся уды моя, и в недоумении бысть». Когда Симеон в таких грустных мыслях добрел до своего дома, он обратил взор на висевший над крыльцом образ Максима Грека, написанный на «александрийском листе». Тогда он обратился к святому со словами горячей молитвы:

О великий святый и во преподобных отец наш и учитель славный всея России Московскаго государьства Максим Грек! Како ты во святых своих молитвах великому государю царю Ивану Васильевичю, всея Росии самодержцу, запрещал еси за боро[до]бритие и заступал за православную християнскую веру <…>. И сам еси, угодниче Божий Максиме, в темнице пострадал еси за поношение врагов своих истины ради. Святый преподобный отец наш Максим Грек! И ныне, во время настоящее сие, и мене, грешнаго и недостойнаго и сквернаго раба твоего Семиона, помилуй и заступи от поносящих враг моих, злохулные речи на мя глаголаху и браду хотяще ми обрити и щипками выдрати! И заступи, и помилуй, угодниче Божий! Аз, Семион, твой пречистый образ напишу вскоре, без замедления.

Ночью Моховиков не мог уснуть: «в стонаниих и в тоске пребысть, и мысля во уме моем, како нападет злоименитый и хулный на создание Божие (то есть на его бороду. – Е. А.)». До рассвета он простоял на молитве («всю нощь со свещею бысть») перед образом Максима Грека, «мысля во уме моем на помощь угодника Божия Максима Грека, что во святых своих молитвах заступит и помилует мя». На следующий день Моховиков поспешил заказать икону Максима Грека одному знакомому иконописцу. И вскоре произошло чудо! Подьячий Михаил Морсочников, которого так боялся Моховиков, был арестован по какому-то делу и долго находился под арестом. Так Максим Грек избавил от беды не только Симеона Моховикова («что мене не взяша и брады не обриша»), но и для «всего Московского государства народу православному бысть тишина о брадобритии лето едино»[825].

30. «Подтвердить накрепко старой указ о бородах»

Но «тишина о брадобритии» была недолгой. 6 апреля 1722 г., будучи в Сенате (в Москве), Петр I собственной рукой (см. ил. 30 в этой книге) написал указ, которым повелел «подтвердить накрепко старой указ о бородах». Однако, видимо, содержание «старого указа о бородах» император помнил неважно. На самом деле царь создал новый закон:

Чтоб [бородачи] платили по петидесят рублев на год, и к тому, чтоб оные барадачи никакого иного платья не носили, как старое, а именно зипун [с] стоячим клееным козырем, ферези и однорядку с лежачим ожерельем. И ежели хто з бородою придет о чем бить челом не в том платье, то не принимать у них челобитен ни о чем, и сверх того доправить вышеписанную дачю, не выпуская из приказу, хотя б оной годовую и платил. Также хто увидит кого з бородою без такого платья, чтоб приводили х комендантом или воеводам и приказным, и там оной штраф на них правили, ис чево половина в казну, а другая половина привотчику, да сверх того – его платье. Сие всем чинам мирским без выемки, кроме крестьян подлинных пашенных, а не промышленникам[826].

Как мы видим, теперь вместо дифференцированной в зависимости от социального статуса шкалы вводился один единый размер бородовой пошлины в 50 рублей. Но теперь ни о каких знаках не было речи, зато убежденные бородачи обязаны были носить не только бороду, но также и «старое» платье, под которым Петр I понимал «зипун [с] стоячим клееным козырем, ферези и однорядку с лежачим ожерельем». У всех мужчин с бородой, но не в «старом» платье (кроме духовенства и пашенных крестьян) запрещалось принимать прошения: они объявлялись вне закона, их следовало ловить, приводить к представителям власти и взыскивать огромный штраф (50 рублей), половина которого предназначалась «приводчику».