Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов»

Не могу вспомнить, когда и где я впервые услышал про брадобритие при Петре I. Но могу сказать совершенно точно, что описание этой истории в учебнике, который я изучал, будучи учеником 10‐го класса (см. фрагмент 3), меня нисколько не удивило: история тогда казалась хорошо и давно знакомой, а главное, очень понятной. Автором главы о XVIII в. этого учебника, выдержавшего не менее 18 переизданий[840], является известный историк Виктор Иванович Буганов (1928–1996). Главу открывает параграф «Начало славных дел Петра», в котором между прочим в подробностях описывается яркая сцена брадобрития в Преображенском, после чего сразу следует характеристика указа о бородовой пошлине, но без уточнения его даты. Сейчас я понимаю, что В. И. Буганов вслед за многими своими предшественниками предполагал, что цитируемый им указ не был первым. Но, если обозначить дату этого самого раннего дошедшего до нас указа о брадобритии (то есть 16 января 1705 г.), большой хронологический разрыв между ним и сценой в Преображенском 26 августа 1698 г. вызовет недоумение читателей. Сделать же соответствующие пояснения в учебнике не представлялось возможным. Так эти два события (встреча царя и бояр в Преображенском и указ о брадобритии) оказывались «сцементированы» друг с другом. Но этот простой риторический ход, обусловленный спецификой жанра учебной литературы и низким уровнем разработки данной темы, существенно влияет на восприятие этих событий школьником. При чтении данного текста в голове читателя (во всяком случае, моей) формируется уверенность в том, что введение брадобрития при Петре произошло одномоментно, за счет резких насильственных мер, при однозначном негативном отношении к этой инициативе большинства населения. В. И. Буганов отметил, что Петр действовал «в обычной своей манере» – «решительно и деспотически грубо рвал со стариной в быту». Так, подсвечивая лишь один эпизод, автор выявляет характерные черты сложной, переломной эпохи.

С монографией «Из церковной истории Петра Великого» 2004 г. (см. фрагмент 2) известного российского филолога Виктора Марковича Живова (1945–2013) я впервые столкнулся, когда оканчивал обучение в университете и уже понимал, что буду заниматься изучением российского XVIII столетия. В этом высококлассном научном исследовании В. М. Живов отталкивается от предположения, что сложившаяся в историографии картина церковной политики первого российского императора, которая строится на противопоставлении «реформаторских усилий Петра и пассивного сопротивления различных социальных групп, приверженных прошлому, но не обнаруживающих никакой собственной инициативы», является «слишком однозначной и в своей однозначности несколько тенденциозной». Обнаруженные Виктором Марковичем документы заставили его предположить, что, «во-первых, сопротивление [церковной политике Петра] не было пассивным, а во-вторых, что оно не было униформным, развивающим некую единую традицию „старой культуры“»[841]. Сформулировав свою новаторскую гипотезу, автор в начале книги прослеживает истоки того «культурно-политического противостояния, с которым имел дело Петр». Но, дойдя до известной сцены 26 августа 1698 г., В. М. Живов применяет тот же самый паттерн, который был создан еще во второй половине XIX в. (см. п. 2 в этой книге), а с тех пор успешно используется в самых разных дискурсах, вплоть до современных школьных учебников: петровский указ о брадобритии рассматривается сразу после сцены в Преображенском и как будто срастается с ним. Хотя эта царская инициатива резко диссонирует с настроением большинства российских подданных, все же настойчивость Петра быстро приводит к «положительным» результатам. В. М. Живов драматизирует совершенную царем бытовую революцию, рисуя чувства воображаемого служилого человека, вынужденного бриться по указу государя, постоянно вспоминая о той вечной каре, которая, согласно недавним внушениям Церкви, должна настигнуть каждого нарушителя заповеди брадоношения[842].

Авторство книги, из которой извлечен фрагмент 1, принадлежит известным специалистам по общественным наукам: социологу Вадиму Валерьевичу Волкову и политологу Олегу Валерьевичу Хархордину. С этой книгой, призванной познакомить студентов факультетов социальных и политических наук с различными концепциями, группирующимися вокруг так называемого «прагматического поворота в социальных науках», я познакомился, когда проходил обучение в аспирантуре и работал над кандидатской диссертацией. В ней авторы объясняют сложные идеи, нередко прибегая к доступным и всем хорошо понятным примерам. Например, О. В. Хархордин, размышляя о феномене повседневных практик, отмечает, что их изменение – «дело чаще всего непосильное для отдельного человека». При этом оговаривается, что, конечно, есть некоторые уникальные исключения, например Петр I с его брадобритием и насаждаемой западноевропейской одеждой.