Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

2‐й М<ОЛОДОЙ> Ч<ЕЛОВЕК>. Благодарю вас. Вы ждете кого-нибудь?

ГУЛЬ. Я мог бы не отвечать на ваш вопрос, но отвечу. Я жду Мэри.

2‐й М<ОЛОДОЙ> Ч<ЕЛОВЕК>. А я Марью Ивановну.

ГУЛЬ. Она русская?

2‐й М<ОЛОДОЙ> Ч<ЕЛОВЕК>. Очевидно. Русские имена очень благозвучны.

ГУЛЬ. Вы очень похожи.

2‐й М<ОЛОДОЙ> Ч<ЕЛОВЕК>. На кого?

Отходит и ждет.

Появляется ТРЕТИЙ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.

ГУЛЬ (бросаясь к нему). Ну так и есть. И это моя копия. И сейчас прикурит. И будет ждать Мэри.

3‐й М<ОЛОДОЙ> Ч<ЕЛОВЕК>. Позвольте прикурить?

ГУЛЬ. Нет, нет, нет!

ПРОХОЖИЙ. Мистер Гуль, вы напрасно волнуетесь. Ничего страшного нет. Тут все могут сойти за двойников. Молодые люди, ожидающие своих возлюбленных на этом мосту, все похожи один на другого. Если вы хотите избавиться от двойников, вам нужно выбрать другое…

ГУЛЬ. Место свиданий?

ПРОХОЖ<ИЙ>. Скорее – занятие.

ГУЛЬ огорченно курит.

ПРОХОЖИЙ молча стоит.

ГУЛЬ (с видом неопровержимого возражения). И все возлюбленные – Мэри?

ПРОХОЖИЙ. Это очень распространенное имя[720].

Как видно, здесь, кроме отсылки к сцене на мосту в «Незнакомке», у Кузмина происходит явственное снижение образа, априори понимаемого как символический, – бытовая ситуация накладывается на мистическое происшествие (явления двойников). Кузмин проводит этот прием последовательно, и полутонами (паузы), и прямо («Молодые люди, ожидающие своих возлюбленных на этом мосту, все похожи один на другого»). В этом «все похожи один на другого» нам видится нечто эстетически заостренное, направленное, хотя бы как интенция, против гетевского «Alles Vergängliche ist nur ein Gleichniss», поднятого на щит символистами.

Игра с именем (Мария – Мэри) продолжится и в других эпизодах[721]. В следующем, седьмом эпизоде мы наблюдаем в дополнение к параллели «мост – мостик» другую: «Мария (Мэри) – Маша». Но своего пика игра с именем достигает в эпизоде 13 с Марией Египетской. Здесь продолжаются текстовые сближения с «Незнакомкой». Так, Незнакомка спрашивает Голубого: «Ты знаешь ли страсть?» (Блок VI.1. С. 75). Мария Египетская говорит Гулю: «Каждая песчинка ее <плоти> до дна знала страсть»[722]. В этой же сцене Незнакомка спрашивает Голубого: «Знаешь ты имя мое?» и получает в ответ «Не знаю, и лучше не знать». Комментаторы новейшего издания драматических сочинений Блока так толкуют это место: «Ситуация „угадывания имени“ в мифопоэтической системе „младших символистов“ восходит к архаико-магической традиции, отождествляющей называние по имени с „тайным знанием“ пути к соединению „здешнего“ и „иного“ миров» (Блок VI.1. С. 513). У Кузмина же Мария Египетская восклицает: «Гуль, мальчик, не ошибись в имени»[723].

Следующий образ, общий для драматических произведений двух поэтов, – звезда. В пьесе Блока тема звезды также возникает во Втором видении, а по частоте использования слово «звезда» и производные от него занимают, вероятно, первое место в тексте. Этот образ в целом носит у Блока символический характер, и хотя Блок сам «роняет» его («пала Мария-звезда»), это происходит, если можно так сказать, в рамках «символистской поэтики».