Русский морок

— Вероятно, вы не знали об этом, но Фернан вернулся в свою лабораторию под Мюнхеном, где проработал какое-то время. Там он защитил свою научную работу, а потом эмигрировал во Францию, в Эльзас, откуда переехал на Французскую Ривьеру, женился. У него двое детей. Ему предложили возглавить группу в закрытом научно-исследовательском институте, филиале «Общества изучения баллистических ракет», который позже перешел под юрисдикцию концерна ZA. Этот филиал находится в горах и является сильной структурой, которая разрабатывает практически те же самые параметры и варианты, что и ваша группа для крылатых ракет. То есть я могу уверенно сказать, что вы занимаетесь одним делом. Только он во Франции, а вы здесь. Должен вам сказать, что успехи во Франции неоспоримые по точности и по управляемости подобного рода летательных средств. Мы, конечно, об этом сейчас говорить не будем. Мы сейчас застолбимся немножко на другом. Как вы думаете, это было совпадение или нет? То, что предложили вам и вашей группе. Предложили разработку данной тематики. Как вы думаете? Связано это с тем, что Фернан хорошо владеет материалом, исследование которого превосходит ваши исследования или?..

Гелий Федорович засопел еще сильнее, поморгал глазами и сказал:

— Простите, я не знаю, как вас зовут. Вернее, не запомнил. Но я могу сказать первое: наше исследование не хуже, чем французское, может быть, у каждого из нас разные математические составляющие, пожалуй, даже получше то, что касается предварительного вноса в конструировании и технологическом изготовлении. Здесь, как говорится, они впереди планеты всей! Тут я уже ничего не могу сказать, может быть, у них лучше! Не знаю. Ну что, собственно, вас так беспокоит, если они занимаются тем же делом? Идут в том же направлении? И насколько я знаю, как нас информирует наш куратор группы, ни у них, ни у нас крылатки не летают так, как должны летать. Мне просто не понятно, какова цель нашего разговора? Для чего нужно?

Быстров помолчал, затем достал материалы, которые подготовил Саблин, и разложил их перед профессором.

— Ну, а это как понимать? Растолкуйте мне, что это все значит? — сказал Быстров, прохаживаясь по кабинету.

Профессор, не трогая разложенные бумаги, сняв очки, почти носом уткнувшись в них, долго изучал, потом откинулся на спинку стула, протер очки, надел их и смущенно улыбнулся:

— Ну, вы и даете! Это же надо, раскопать наши с Фернаном пикировки по научным разработкам за столько лет. Я даже догадываюсь, кто мог такое сотворить. Это Владислав Саблин?

Быстров насупился и сел напротив Крейна, еще даже не зная, как лучше спросить, но профессор сам продолжил:

— Да, эта заочная научная дискуссия продолжалась несколько лет. Мы помогали друг другу в поисках математической истины. Впервые, когда я работал над математической моделью полета баллистических ракет и мне приносили в институт математики все, что печаталось в журналах по всему миру в этой области, я обратил внимание на тему одного француза. Вначале была заинтересованность в его ортодоксальной выкладке, а обратив внимание на подпись «Ф. Хассманн», до меня дошло, что это тот самый оберлейтенант из радиотехнической лаборатории аэродрома под Харьковом, который помог мне тогда, во время войны, выжить и даже больше — найти себя в этой жизни.

Профессор остановился, поглядывая на Быстрова, и рукой придвинул стопку пожелтевших журналов математического вестника начала пятидесятых годов.

— Вот именно, это и есть та самая статья. На нее я отправил комментарий со своими программными заявлениями о тупиковом направлении этих разработок. Эту заметку о моем математическом видении данной проблемы напечатали, и я начал номер за номером просматривать каждый выпуск, чтобы не пропустить ответ Ф. Хассманна. Ждать пришлось недолго, через два номера появилась его рецензия на мои замечания и предложения, только там, в самом начале, была фраза, которая обозначила и объяснила все! — Профессор остановился и достал из портфеля потрепанную записную книжку, полистал и нашел.

— Это, чтобы не искать в журналах, я себе записал. Он пишет, что, работая в радиотехнической лаборатории аэродрома дальней авиации в годы войны, он обратил внимание на один парадоксальный эффект в радиолокации, объяснения которому он в те годы получить не мог, и вот только сейчас, после долгой и упорной разработки, он может поделиться с друзьями своими выводами. Эту фразу я полностью принял на свой счет. Это было обращение ко мне и прояснение того, кто такой этот Ф. Хассманн.

Быстров, в крайней степени удивления, слушал рассказ профессора, но никак не мог понять только одно обстоятельство:

— А как Ф. Хассманн понял, что вы тот самый хлопец, его ученик в радиолаборатории?