Русский национализм и Российская империя

Уверенность в том, что частная собственность неприкосновенна и что государства не могут произвольно экспроприировать ничье имущество, особенно земельное, основывалась на давно существовавших узаконенных традициях в Европе, связанных с фундаментальными принципами личностных и гражданских прав. В России эти традиции безусловно были гораздо слабее, чем в большинстве европейских государств^{307}. В Основных законах 1906 г. впервые было четко указано, что государство гарантирует, что земля и собственность российских подданных не может быть экспроприирована без компенсации. Согласно статье 77, «собственность неприкосновенна. Принудительное отчуждение недвижимых имуществ… допускается не иначе, как за справедливое и приличное вознаграждение»^{308}. Как и сама идея гражданства с установлением равных прав и обязанностей перед законом для всех, гарантии имущественных прав были одним из основных принципов, за установление которых боролись умеренные политики и общественные деятели[105]. Одной из главных целей столыпинских реформ в деревне было концептуальное и практическое установление частной земельной собственности взамен общинного землевладения. Хорошо известно, что против установления этого принципа выступали многие представители левых партий, ратовавшие за экспроприацию помещичьих и государственных земель, но обычно забывают о том, что правые и само государство коренным образом подрывали этот самый принцип во время войны[106].

* * * 

От вражеских подданных к немецким иммигрантам

Хотя правительство официально заявило, что имущество вражеских подданных будет защищено, оно быстро изменило отношение к их земельным владениям. 22 сентября 1914 г. царь подписал указ, запрещавший на время войны приобретение земли и любой недвижимости в собственность или аренду всем вражеским подданным на всей территории империи^{309}. Этот указ означал существенное расширение всех довоенных ограничений, которые ранее применялись лишь в нескольких губерниях.

Напряжение в обществе быстро нарастало, и вскоре уже раздавались требования перейти от ограничений на приобретение собственности к более жестким конфискационным мерам. Первоначально правительство действовало осторожно. На требования военных министр внутренних дел Маклаков ответил 22 августа циркуляром для губернаторов польских губерний, в котором напоминал им, что МВД уже до войны обратило внимание на неестественное усиление немецкой колонизации в польских губерниях и серьезную угрозу русским интересам, возникшую в результате этого процесса^{310}. Однако в тот ранний период он еще сохранял определенную долю объективности, указывая на то, что многие немцы прибыли в Польшу еще в XI в., а колонисты всегда были надежным оплотом имперского порядка во время польских восстаний XIX в. и общественных волнений 1905 г. В то же время он отмечал, что приобретение земель немцами и рост их численности вызывают озабоченность наряду с последними донесениями о фактах подачи немцами сигналов врагу и их общего сочувствия Германии. Маклаков запросил у губернаторов отчет о том, насколько оправданны были эти подозрения, и если так, то как они предлагают с этим бороться. Полученные ответы весьма разнились. Большинство губернаторов утверждало, что немецкие колонисты ненадежны, т.е. их следует выселить, а их земли экспроприировать. Некоторые местные чиновники поначалу были более сдержанны в суждениях, докладывая, что колонисты с готовностью шли на военную службу и вообще представляли собой положительный консервативный элемент^{311}. Обсуждение проблемы среди военных было гораздо более кратким, а выводы — однозначными. Почти все главные боевые генералы и офицеры с первых дней войны высказывали мнение о том, что колонисты — опасный внутренний враг, с которым следует бороться всеми возможными способами.

Под давлением военных и массовой печати правительство быстро утратило объективность в этом вопросе. В октябре Совет министров учредил комитет под председательством А.С. Стишинского для доработки отклоненных законопроектов 1910 и 1912 гг. с целью их ужесточения. Переломный момент наступил, когда вел. кн. Николай Николаевич в октябре 1914 г. прислал из Ставки телеграмму, требуя проведения обширной программы мер против вражеских и враждебных подданных по всей империи^{312}.