Русский немец

Заторопились мы назад – даже яблок здешних не отведали. А они в этом селе какие-то особенные, говорят – из-под Одессы сорта вывезены. «Люстдорфские», что ли?.. Я плохо названия запоминаю…

В памяти так и останется эта картина: дома стоят пустые – жизнь в них кончилась, коровы и быки бродят по неубранному полю – пшеницу поедают. Тео говорит: им нельзя этого позволять – они сытости-то не знают, обожрутся и попередохнут. Жаль, а сделать ничего нельзя!.. Хаос – одним словом!..

2. 13 сентября: выселение

Вот и пришло оно – 13 сентября. И в нашем селе солдаты появились – десятка полтора. Ходят по домам и торопят нас: «Давайте – грузитесь! Да быстрей-быстрей!..» А бабушка Эмилия замешкалась: почему-то лишь сегодня с утра хлебы в печь поставила – как обычно. Надо ведь было раньше с этим управляться: вчера вечером ещё, раз уж такое дело – эвакуация! И вот погрузили мы уже свой скарб на бричку, а у бабушки хлеб ещё не готов – не допёкся. Тут и солдат пристал – настырный такой, сапогом стучит в дверь. «Давай, – говорит, – бабка, пошевеливайся! Выходи – нечего больше ждать!» Но бабушка наша – молодец: не испугалась, даже не смутилась. Достала она из печи два полусырых каравая, положила их себе в суму, а два других – так в печи и оставила. «Поешьте, солдатики, – говорит, – когда вернётесь!»

И председатель нашего сельсовета, Давид Рот, – тоже молодец: он накануне все дома выселяемых обошёл, советы давал: «Режьте быстрее весь скот, какой сможете, и делайте копчёности – на дорогу. Там, на новых местах, неизвестно что будет. Пропадём – если сами о себе не позаботимся». Вообще-то он, Давид, – человек симпатичный: весёлый, черноусый, поёт хорошо и на аккордеоне играет. Но с чего это он взял, что мы «пропадём»?!

Вот папа наш: всё имущество по акту сдал (кроме мебели и книг, их на чердак к русским соседям унесли – у нас места нет). И обещают на новом месте всё по этому акту возместить. Многие и скот сдали: его тоже там, куда приедем, по акту вернут. Советская власть – она ведь справедливая, надёжная. Всегда выполняет свои обещания. Разве не так?..

Кое-кто, впрочем (как родители Тео, например, да и многие другие) до самого конца не верили, что их выселят. Всё надеялись, что «власти разберутся, поймут ошибку» – и в последний момент всё отменят: ведь нет же у нас никаких «шпионов и диверсантов»! И только когда уж солдаты появились, тут они суматошно забегали – и давай в спешке всё, что под руку попадёт, в узлы и тюки собирать…

А я между тем стою во дворе нашего дома и с грустью смотрю на тыквы, которые сам вырастил: огромные, оранжевые – красота!.. И вдруг на меня снова «накатило»: вижу, будто стою на берегу какой-то реки – могучей, быстрой. Она – не ленивая, как Волга, а огромно-упругая, широченная. На противоположном берегу – диковинные деревья (у нас-то лесов нет, так что названий этих деревьев я не знаю). Вода сильно тот берег подмыла, и внезапно целый огромный его кусок в реку обваливается – рушится с треском и грохотом. Бух!.. Бам!.. И «видение» уходит…

К таким штукам я уже приспособился: это – мгновение из будущего. Ни понять его, ни как-то с пользой для себя применить – нельзя. Но когда это мгновение происходит в действительности, я его узнаю. В моей памяти хранится около десятка подобных «видений». А сбылись пока лишь два. Хотя, как говорится, ещё не вечер: не такой уж я и старый…

И снова возвращается ко мне шум нашей улицы: скрипят повозки, люди плачут. Все выселяемые как-то покорно послушны. Мало кто переговаривается, ругается – про себя, вполголоса. В основном – молчат. «Надо – так надо!».

Повозки тронулись. Женский плач всё сильнее: навзрыд с родным селом прощаются. Мужчины пытаются успокоить женщин. Кто-то кричит: «Замолчите! Лучше – пойте! Не показывайте этим чертям наши слёзы! Пусть никто не видит нашего горя!». И кто-то робко пробует запеть. Но ничего не получается: всхлипы всё заглушают…

Вот и мы по-быстрому свою бричку загрузили. Каждой семье разрешено везти с собой не больше одной тонны: провиант на дорогу, одежда, постельные принадлежности, кое-какой мелкий хозяйственный инвентарь. Скот, зерно, овощи, фрукты – всё это сдаётся государству. Я уже говорил: папе выдали на этот счёт соответствующую бумагу – со всеми там цифрами. «Ordnung!» Но папа как-то кисло на эту бумагу смотрит.

Возчик у нас – русский, из нашего кантонального центра – Куккуса. Смотрит на нас с тоской и говорит невесело: «Кто же нас теперь копчёным мясом и домашними колбасками кормить будет? А молочного как много всего было!». И правда: на рынок-то в Куккусе многие из нашего села продукты со своих хозяйств продавать привозили.

Ну, всё – уселись и поехали: в самом конце общей колонны. Она – длиннющая. Сотни повозок. Кто-то и пешком возле телег идёт. Как будто нашествие какое-то!

Отъехали от села. Плача уже не слышно. Люди молча тоскуют. Да и о чём тут говорить?!