Читаем Русский немец. Том 1. Команда вознесения полностью

После этого воскресные киносеансы превратились для него в пытку. Перед фильмом шла обязательная кинохроника. Победоносное шествие немецких войск по Белоруссии, Украине, Литве, ряды захваченных самолетов, танков, пушек, низвергаемые советские памятники и портреты Сталина, летящие под гусеницы немецких танков, бесконечные вереницы пленных, униженных и жалких, местные жители в праздничных одеждах, радостно приветствующие «освободителей». Этим кадрам Юрген не верил, нацистские киношники и не такое могли поставить, они на это были мастера, но названия захваченных городов говорили сами за себя, особенно потряс Калинин, ведь он был на Волге, это Юрген помнил без подсказки диктора. А еще Юрген представлял, что где-то там воюет его брат, непременно должен был воевать, и он с тревогой и в то же время с надеждой всматривался в лица пленных – вдруг среди них промелькнет родное лицо.

Он и предположить не мог, что через полгода после выхода из тюрьмы окажется на Восточном фронте.

Нет, это была не его война.

Das war die letzte Wurfgranate

Это была последняя мина. Она шлепнулась метрах в пяти от них и взорвалась, накрыв их шатром осколков и засыпав землей. После этого наступила тишина.

– Кажись, все, – сказал Павел и сел, привалившись спиной к стенке рва.

Юрген встал на четвереньки, отряхнулся, как собака, и откинулся к противоположной стенке. Теперь он мог внимательнее разглядеть своего недавнего противника. Из-под шапки-ушанки с завязанными вверх ушами выбивались жесткие соломенные кудри, голубые глаза, золотистая щетина на обветренном, красноватого цвета лице, короткий ватник едва сходился на груди и был прихвачен на поясе широким кожаным ремнем с цельнометаллической пряжкой, кисти рук большие, как грабли, и тоже красные. Глядя на эти руки, Юрген невольно потянулся к горлу и помассировал его.

– А почему звездочки на шапке нет? – спросил он.

Павел ничем не напоминал солдата, разве что грязной гимнастеркой, видневшейся под распахнутым ватником. На нем не было никаких знаков различия или отличия, но Юргена больше всего поразило отсутствие звездочки на шапке. Красная звезда – это святое.

– Нам не положено, – ответил Павел, – мы – штрафники.

Юрген и сам был штрафником, и слово было немецким, но он никак не мог взять его в толк.

– Это как? – спросил он.

– Заключенные мы, бывшие, из лагеря, – нехотя протянул Павел, – вину на фронте искупаем.

– Хох, – с какой-то даже радостью воскликнул Юрген, – и мы такие же, – и уточнил: – Я такой же.

– А за что сидел? – оживился Павел.

– Да ни за что, – ответил Юрген, – дал одному гаду по морде, а он оказался членом партии.

– Наш человек! – одобрительно отозвался Павел. – Но ты хоть за дело, а я по глупости, но в общем-то тоже ни за что. Поехали на тракторе за самогонкой, да трактор-то и утопили. Пьяные были. Почти неделю пили, когда я демобилизовался после финской, слышал, чай, о такой войне? Я вернулся да два другана, так что, почитай, вся деревня гуляла. Гнать не успевали! Вот и пришлось к соседям ехать. Ну и – утопили! – рассмеялся он.

– А ты говорил: ни за что, – с некоторым недоумением сказал Юрген.

– И сейчас говорю! Трактор-то летом вытащили! – Павел вновь рассмеялся.

– И сколько дали? – спросил Юрген.

– Десятку! Подвели под вредительство.

– Десять – чего? Месяцев?

– Ну, ты даешь! Лет, конечно.

Они оба замолчали. Юрген думал о том, что Павел совершил, несомненно, серьезное преступление, но десять лет за это – чересчур. И что он на его месте тоже попросился бы на фронт. Даже на своем, кабы дали ему десять лет, тоже попросился бы, если бы ему дали гарантию, что на Восточный фронт не направят. А Павел думал о чем-то своем и, судя по выражению его лица, о невеселом.

– Тихо. Тишина на фронте – не к добру, – продлил он свои невеселые мысли. Юргену тоже было не по себе от неизвестности, от лежащих неподалеку трупов русских солдат, от сидения в яме, где взгляд все время упирается в стенку, как в тюремной камере.

– Я посмотрю, – сказал он и, поднявшись на ноги, полез наверх.

– Стопори! – Павел схватил его за ногу и стащил вниз. – Каску давай!

Юрген послушно снял каску, протянул Павлу. Тот водрузил ее на штык винтовки, поднял винтовку вверх, держа на низ приклада. Едва каска высунулась над бруствером, как – дзинь! Винтовка завалилась набок, каска покатилась по дну рва, моргая пробоиной.

– Дрянь у вас каски, – заметил Павел, сплевывая.

Юрген обиделся за каску, она ему жизнь спасла в первой схватке, там, наверху.

– У вас и таких нет! – запальчиво сказал он.

– Есть. Только не подвезли. У нас каски знатные, от них пуля рикошетит.

– Ага, на складе.

Юрген подобрал каску, посмотрел в просвет отверстия, нежно погладил ее рукой, водрузил на голову – послужит еще!

– А с вашей стороны нас не достанут? – спохватился он.

– Ты кого-нибудь видишь? – спросил Павел.

– Не-а, – ответил Юрген, проводя взглядом поверх вала.

– Вот и они нас не видят. Око не видит, зуб неймет.

– Хорошо, – сказал Юрген, но опустился на землю, от греха подальше. – И сколько тебе искупать? – спросил он через какое-то время.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Царица темной реки
Царица темной реки

Весна 1945 года, окрестности Будапешта. Рота солдат расквартировалась в старинном замке сбежавшего на Запад графа. Так как здесь предполагалось открыть музей, командиру роты Кириллу Кондрашину было строго-настрого приказано сохранить все культурные ценности замка, а в особенности – две старинные картины: солнечный пейзаж с охотничьим домиком и портрет удивительно красивой молодой женщины.Ближе к полуночи, когда ротный уже готовился ко сну в уютной графской спальне, где висели те самые особо ценные полотна, и начало происходить нечто необъяснимое.Наверное, всё дело было в серебряных распятии и медальоне, закрепленных на рамах картин. Они сдерживали неведомые силы, готовые выплеснуться из картин наружу. И стоило их только убрать, как исчезала невидимая грань, разделяющая века…

Александр Александрович Бушков

Проза о войне / Книги о войне / Документальное
Сволочи
Сволочи

Можно, конечно, при желании увидеть в прозе Горчева один только Цинизм и Мат. Но это — при очень большом желании, посещающем обычно неудовлетворенных и несостоявшихся людей. Люди удовлетворенные и состоявшиеся, то есть способные читать хорошую прозу без зависти, увидят в этих рассказах прежде всего буйство фантазии и праздник изобретательности. Горчев придумал Галлюциногенный Гриб над Москвой — излучения и испарения этого гриба заставляют Москвичей думать, что они живут в элитных хоромах, а на самом деле они спят в канавке или под березкой, подложив под голову торбу. Еще Горчев придумал призраки Советских Писателей, которые до сих пор живут в переделкинском пруду, и Телефонного Робота, который слушает все наши разговоры, потому что больше это никому не интересно. Горчев — добрый сказочник и веселый шутник эпохи раннего Апокалипсиса.Кто читает Горчева — освобождается. Плачет и смеется. Умиляется. Весь набор реакций, которых современному человеку уже не даст никакая традиционная литература — а вот такая еще прошибает.

Анатолий Георгиевич Алексин , Владимир Владимирович Кунин , Дмитрий Анатольевич Горчев , Дмитрий Горчев , Елена Стриж

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Юмор / Юмористическая проза / Книги о войне