Русский немец. Том 1. Команда вознесения

«Да нет же, конечно ошибка! – убеждал себя Юрген. – Не в том ошибка, что выслали ни за что. Ошибка в том, что ничего этого не было. Этого просто не могло быть! Есть лишь цепочка неправильно понятых слухов. Или нарочно перевранных. Ведь этот русский был в лагере, теперь вот в штрафном батальоне, люди там и там озлобленные, обиженные на власть, вот и распускают слухи. Такое и раньше было, клевета, измышления разные, отец рассказывал. И ему, и односельчанам в клубе. А война все это только усилила».

Но как ни убеждал себя Юрген, тревога не унималась. Было что-то в словах русского, что заставляло верить ему. Пусть не полностью, пусть на малую йоту, но и этой малости было слишком много для Юргена. Потому что перед глазами вдруг встала сестра с большим узлом в руках, а рядом муж ее Петер и два безликих ребенка, мальчик и девочка, цепляющие за ее широкую длинную юбку. «Обычное дело, Юрген», – сказала сестра. Они повернулись и побрели по жнивью к стоящим поодаль товарным вагонам с широко раздвинутыми дверями, в которые с трудом забрасывали узлы и залезали старики, женщины, дети. Со спины сестру было не узнать, обычная крестьянка, каких миллионы. И картинка сразу обезличилась, обернулась туманным воспоминанием из детства. Что-то такое он видел! Как обычно – вот что зацепило в словах Павла.

Diese waren Iwanen

Это были иваны. Погруженный в свои мысли Юрген проворонил момент их появления. Он-то ждал, что немцы с громкими криками посыплются сверху, а вместо этого по ходам сообщения просочились иваны и безмолвно наполнили ров. Юрген очнулся лишь тогда, когда Павел схватил его за шкирку, резко поднял, встряхнул и тут же зажал его голову под мышкой. Так что Юрген мог видеть только кирзовые сапоги подходивших солдат да слушать их разговоры.

– Ба, Колотовкин, живой!

– Для меня еще пулю не отлили!

– Наших-то сколько полегло!

– Наверху еще больше. Но мы фрицам тоже фитиль в задницу вставили. До самых их окопов гнали.

– Мы на дороге тоже дали им прикурить.

– А это что за блоха?

Тут в поле зрения возникли кожаные сапоги.

– Пленный, гражданин старший лейтенант! Свалился прямо на меня. Я ему промеж рогов, а потом: «Хенде хох!»[1] Он и лапки кверху: «Гитлер капут». Но взбрыкивает временами, так что я ему воли не даю.

Павел еще сильнее надавил на шею.

– Не хочет в плен!

– Да кто ж хочет!

– У тебя не побрыкаешь!

– В эти руки что попало, то пропало!

Юрген поначалу действительно немного поелозил, пытаясь вырваться из крепкого захвата, но потом присмирел, сообразив, что под мышкой русского медведя куда как безопаснее и что, вполне возможно, новый камрад укрывает его так от разгоряченных атакой солдат. И то еще сообразил Юрген, что Павел своими словами сигнал ему посылает: помалкивай покуда. Да он и без его советов не спешил высовываться, это всегда успеется.

– Молодец, рядовой Колотовкин! Отконвоировать пленного в тыл. Заслужил.

– Есть, гражданин старший лейтенант! – бодро.

– За дорогу, к майору Яхвину. Исполняйте.

– Есть! – уныло.

Кожаные сапоги удалились.

– Вот уж наградил, так наградил. Из огня да в полымя. Днем на дорогу!

– Не дрейфь, солдат! Мы там такой коридор расчистили!

– Можно гулять как по аллее со шмарой!

– Оно и со шмарой ночью сподручнее.

– Эх, была бы шмара…

– Ладно. Двинулись.

Захват разомкнулся. Сильные руки схватили Юргена на плечи, встряхнули, поставили посреди рва.

– Давай, марш, айн, цвай, драй!

За словами последовал легкий тычок между лопаток. Юрген, опустив голову, медленно пошел вперед по бесконечным ходам сообщения. Поворачивал, следуя направляющему нажиму руки Павла, сторонился, прижимаясь к стенке, если в поле зрения попадали бегущие или бредущие ноги. Глаз он не поднимал, испытывая и стыд, и унижение, и досаду. Поражение есть поражение. Черт с ней, с чужой войной, он проиграл личную схватку. А он этого с детства не любил. Да и плен – препоганая штука, как ни крути. Лагерь – он везде лагерь. Еще хуже армии. Он прошел и то, и другое, так что мог сравнивать.

– Тпру, – тихо сказал Павел и положил руку ему на плечо.

Перед ними была стенка окопа. Юрген поднял, наконец, глаза. Бруствер. Голубое небо. Между бруствером и небом плывут желтоватые тротиловые облака. Павел осторожно высунулся над бруствером, потянул за собой Юргена. Тот тоже высунулся самую малость, открыл узкую смотровую щель между надвинутой на лоб каской и поверхностью земли, обозрел окрестности.

Они были в первом ряду окопов по другую сторону высоты. Перед ними был пологий спуск без единого торчащего вверх кустика. Земля вокруг свежих воронок искрилась на солнце. Рядом лежали тела, расцвечивая красным однотонную весеннюю грязь. Метрах в двухстах от них, на невысокой насыпи, пролегала дорога. Почти вплотную к ней подступала высокая отвесная стена леса. Справа и слева, на концах подковы немецких позиций, огибающих высоту, шел бой, оттуда доносился стрекот пулеметов и автоматов, разрывы ручных гранат. Вдруг бабахнуло сзади, куда громче, и еще раз, и еще – немцы возобновили артиллерийский обстрел высоты.