Русский офицерский корпус

Вообще какое–либо внешнее выражение офицером чувства своего социального превосходства идеологами офицерства рассматривалось как недостойное и нежелательное. В упоминавшемся уже «Наставлении» по этому поводу, в частности, было сказано следующее: «Старинное дворянство, предки которого в течение целых столетий жили не для своей наживы, самоотверженно служили не своим интересам, а государству и приносили не однажды жертвы на благо отечества, — такое дворянство вправе гордиться своим незапятнанным гербом, но не может возвышать себя и смотреть свысока на своих сограждан, кто бы они ни были. Точно так же и ты имеешь право на гордость, если принадлежишь к высшему сословию и хранишь свою честь как драгоценное достояние, но ты не можешь высокомерно относиться к другим людям, считая себя выше их только потому, что они не офицеры»309. Однако постоянное третирование офицерского корпуса либеральной прессой в конце XIX — начале XX в. закономерно способствовало выработке у офицеров предубеждения к той среде, из которой слышались все более злобные на них нападки, и среди офицерства росло чувство презрения ко всей этой публике, иногда переходящее на штатских вообще, которых именовали «шпаками», «штафирками» и т. п.

Естественно, что совокупность морально–нравственных и идеологических представлений офицерства наиболее полно проявлялась на войне, на том поприще, к которому офицер себя готовил и ради которого он существовал. И лучшим подтверждением справедливости офицерских представлений о своем месте в обществе является тот факт, что русское офицерство на протяжении всей своей истории ни разу на поле боя не оставляло желать лучшего. Выполнение воинского долга было той сферой, в которой с лучшей стороны проявляли себя даже люди, не вполне совершенные в других отношениях.

Во все времена было характерно стремление большинства офицеров непосредственно принять участие в военных действиях, и обычно с началом войны шел поток рапортов о переводе в те полки, которые находились в составе действующей армии. И в ходе самих боев для офицеров было характерно стремление принять в них наиболее активное участие. В реляциях о ходе сражений, в списках представленных к наградам постоянно встречаются записи такого рода: «Новогородского пехотного полку подпорутчик Петр Селявин июля 12 и августа 1 числ, хотя ему, как и всем полковым квартермистрам, на правом фланге в безопасном от неприятеля месте в силу приказу быть подлежало, но он в обе баталии, испрашивая у полковника Фелкерзама дозволение, самоохотно во фронте стоял, оказывая свою храбрость» (1759 г.){310.

А. В. Суворов за штурм Измаила в числе прочих представлял: «Полковника князя Лобанова–Ростовского, который по особой ревности к службе из доброй воли просился к Измаилу со ста пятидесяти мушкатерами вверенного ему Апшеронского полку, командовал оными и первым баталионом колонны, был впереди, подавая пример своим подчиненным, изъявил особливую храбрость при переходе через палисад при овладении набережных укреплений и ранен весьма тяжело. Киевского карабинерного полку полковника Гудовича, который також из единого усердия к службе просился к Измаилу, был на приступе при второй колонне и, взошед при первом взводе на бастион, командуя порученными ему отрядами, поражал неприятеля с отличною храбростию, подавая собой пример подчиненным»{311} и т. п.