Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Противостояние командных кадров. 1917–1922 гг.

После падения режима гетмана Скоропадского из украинской армии бежали тысячи бывших офицеров русской армии, которым было не по пути с пришедшими на смену Скоропадскому радикальными украинскими националистами из Директории. Тем более что Директория была ответственна за расстрелы офицеров в Киеве и гонения на офицерство. Численность офицерского корпуса сократилась примерно вдвое. Даже начальник украинского Генерального штаба подполковник (с 31 октября 1918 г. – полковник) А.В. Сливинский (Слива) после крушения гетманской власти оказался в Одессе, был зарегистрирован у красных, а затем перешел к белым[729]. В белых армиях отношение к офицерам, пошедшим по пути национализации, было отрицательным (хотя и не столь нетерпимым, как к красным), при попадании к белым такие офицеры подлежали военно-полевому суду.

В то же время служба в национальных армиях предполагала ряд условий, шедших вразрез с традиционными взглядами русских офицеров. К примеру, признаком лояльности офицера петлюровскому (в меньшей степени гетманскому) руководству являлось отсутствие с его стороны контактов с какими бы то ни было организациями или частными лицами, устойчиво ассоциировавшимися с Россией, неиспользование русского языка в устной или письменной речи, презрительное отношение к «москалям» (как во многих украинских документах того времени именовались русские). В Украинской галицийской армии выходцы из старой русской армии должны были служить вместе со своими недавними врагами – австрийцами, поскольку кадровые офицеры бывшей австро-венгерской армии составляли основу старшего и высшего командного состава галицийских войск. Только младший и средний комсостав был представлен украинцами и галичанами.

Офицерами, действительно связавшими свою судьбу с украинским национальным движением, могут считаться лишь те, кто находился в украинских войсках на протяжении всей Гражданской войны. Разумеется, таких было гораздо меньше, чем прослуживших в украинских армиях какой-то период войны. Например, среди выпускников академии Генерального штаба таких было только 10 %, в том числе знаковые для украинского национального движения фигуры генералов В.Н. Петрова, А.И. Удовиченко и некоторых других. Как правило, эти люди, сделавшие в украинских формированиях неплохую карьеру, являлись махровыми националистами и русофобами. Например, на страницах своих мемуаров генерал Удовиченко писал о белых и красных «москалях», порабощавших Украину[730]. Точно так же рассуждал и бывший начальник Генштаба УНР генерал Петров, потомок шведов и норвежцев, любивший для подчеркивания своей «щирости» ходить в украинской «вышиванке».

Интересны рассуждения служившего в украинских войсках генерала русской армии Г.Е. Янушевского о различных категориях украинских офицеров. Офицеры военного времени из бывших унтер-офицеров, по мнению Янушевского, были одной из наиболее ценных составляющих украинского офицерства. «Эта категория старшин[731], по крайней мере, знала низшую, ремесленную сторону военного дела»[732]. Янушевский считал, что с грехом пополам они могли быть младшими офицерами и даже сотенными командирами. Генерала больше всего возмущало самомнение этих лиц, которые, несмотря на отсутствие должного образования, претендовали на посты в армейском руководстве, а некоторые даже дослужились до генеральских чинов. Другой категорией украинского офицерства военного времени была учащаяся молодежь. Как правило, это были националисты-романтики, увлеченные борьбой за Украину. Большинство же офицеров из повстанческих «отоманов» и «отоманчиков» никакого образования не имели. Их основным занятием был грабеж, при этом такие командиры гордились тем, что они «щирые» (искренние) и «певные» (надежные), поскольку умели говорить на «ридной мове». Не случайно головного атамана С.В. Петлюру украинские офицеры неофициально именовали «уголовным атаманом»[733]. Янушевский резюмировал: «В те времена разговор на каком-нибудь ином языке, кроме украинского, считался вполне достаточным основанием для изгнания из армии без всякого разговора образованных старшин как “непевных”»[734].