Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции

Несмотря на все подобные фрейдистские коннотации, академическая оценка ориентализма оставалась вполне благосклонной вплоть до 1970-х гг.341 Однако еще не так давно один американский писатель отмечал: «[Ориентализм] – самое неполиткорректное направление искусства, выставляющееся сегодня»342. Впервые по-настоящему зло об этом стиле написано в книге 1978 г. «Ориентализм» Эдварда Саида343. Саид уделяет мало внимания живописи, но некоторые историки искусства быстро приняли его аргументы о связи между репрезентацией и подавлением344. Самым тонким исследованием этих связей является Линда Нохлин в статье «Воображаемый Восток»345. Будучи ученым и феминисткой, Нохлин исследует этот стиль с гендерной точки зрения. Так, ориентализм Делакруа подпитывался не вожделением имперской власти, а просто физическим вожделением346. Еще более любопытна ее интерпретация гиперреалистичного метода поздних ориенталистов, таких как Жан-Леон Жером, которых она называет откровенно обманчивым. Жером был бесконечно далек от того образа, который ему приписывал один из современников: «…один из самых прилежных и сознательно точных художников нашего времени». На самом деле, это была хорошо рассчитанная стратегия «реалистичной мистификации», представляющей воображаемый Восток с кажущейся фотографической точностью347.

Соображения Нохлин относительно Жерома могут быть отнесены и к его русскому ученику Василию Верещагину, вероятно, главному русскому ориенталисту. Путь Верещагина до мастерской Жерома в Париже был извилистым348. Родившийся в 1842 г. в семье помещика среднего достатка Новгородской губернии, он получил типичное для будущего офицера царской армии воспитание: домашние учителя, девять лет в морском кадетском корпусе в Санкт-Петербурге.

Вероятно, именно там Верещагин пропитался неутолимой тягой к путешествиям349. Как и во всех морских школах, воспитанников поощряли изучать мир, лежащий далеко за границами родины. Эти попытки поддерживались директорами, среди которых был и такой знаменитый исследователь океанов, как совершивший кругосветное плавание адмирал Иван Федорович Крузенштерн. География относилась к числу любимых Верещагиным предметов, и в свободное время он несколько раз перечитал путевые заметки И. Гончарова «Фрегат Паллада» (1858). Благодаря хорошей успеваемости Верещагин вместе с другими лучшими учениками два последних лета провел в поездках по Западной Европе. Именно во время путешествий за границу он познакомился с произведениями эмигранта-радикала Александра Герцена, что сформировало его прогрессивные политические взгляды.

В 1860 г. Василий вышел из корпуса в числе первых учеников, и все ожидали, что он присоединится к своим одноклассникам и начнет службу в императорском флоте. Однако уже в период учебы возникли обстоятельства, отделившие его от товарищей по корпусу. Усердный и умный кадет оказался весьма болезненным. Самым неприятным было то, что его желудок не выдерживал морских переходов. Он был юношей нервным, легко возбудимым, унаследовав характер, по словам близкого друга влиятельного критика Владимира Стасова, от своей матери, наполовину татарки350. Кроме того, Верещагин любил рисовать.

В детстве Василий показал замечательные способности в создании набросков. В школе этот талант учителя рисования распознали и поощряли. В предпоследний год занятий в корпусе уроки рисования исчезли из учебного плана, тогда кадет поступил в школу при Обществе поощрения художеств, которая работала как подготовительное заведение перед поступлением в Императорскую Академию художеств. Преподаватели первое время смотрели на него как на дилетанта. Однако то упорство, с которым Василий трудился, чтобы в будущем занять место за мольбертом, а не на борту корабля, убедило их принимать его всерьез.

Родители Верещагина высмеивали увлечение сына до поры до времени. Согласно представлениям той эпохи, рисование было идеальным салонным развлечением для представителей его класса. Но как способ зарабатывания на жизнь, живопись считалась подходящей только для бывших крепостных и прочей черни351. Когда незадолго до получения диплома Василий объявил, что решил оставить флот ради продолжения учебы в Академии художеств, его родители были в ужасе. Позднее он так вспоминал об этом: «…сыну столбовых дворян… сделаться художником – что за срам!»352. Но не сумев отговорить сына, – не помогли ни материнские слезы, ни грозные предупреждения отца о ждущих его лишениях, – они постепенно сдались.