Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции

Когда войска Канси захватили Албазин, их командующий предложил русским выбор – вернуться домой или поступить на китайскую службу. Большинство побежденных отправились к соотечественникам, но примерно 45 казаков выбрали второй вариант и поступили в гвардейскую роту под желтым с каймой знаменем в Пекине. Невольным членом роты стал отец Максим (Леонтьев), албазинский капеллан, которого новые рекруты империи Цин насильно увезли с собой, чтобы он служил священником в китайской столице.

Канси дружелюбно принял албазинцев, как стали называть этих казаков. Когда они прибыли в Пекин, он лично принял их, платил им столько же, сколько воинам-соотечественникам, и разрешил им брать в жены китаянок. А что касается отца Максима, то император отписал ему буддистский храм на северо-восточном конце пекинского «Татарского города», который освятили как Часовню святого Николая. Невезучий священник оказался буквально создан для этой должности, поскольку крохотная российская община была обречена на постепенное поглощение «языческими миллионами» Срединного царства. И в самом деле, чуть более века спустя русский путешественник докладывал, что только 22 потомка албазинцев являются крещеными, а большинство из них уже полностью китаизировались597.

Однако русские чиновники проявляли живой интерес к православному анклаву в Пекине. Когда Андрей Виниус, глава Сибирского приказа, доложил Петру I о деятельности отца Максима, царь в 1700 г. издал указ «Для утверждения и приумножения в православную веру и проповедь св. Евангелия в идопоклонных народах (Китая)». Идея заключалась в том, чтобы послать двух-трех священников в Пекин для изучения китайского языка и проповеди среди албазинцев. Киевской митрополии было приказано предоставить кандидатов, так как именно ее священники обладали самым большим опытом в прозелитизме.

Желание царя создать постоянный православный плацдарм в Пекине едва ли возникло в силу миссионерского рвения. Петра в первую очередь интересовали возможности развития торговли на знаменитых китайских рынках. В отсутствие регулярных дипломатических связей, которые правители Срединного царства не спешили устанавливать с «краснобородыми варварами», поселение священников могло послужить хорошей альтернативой. Первые попытки добиться от Китая разрешения на православную миссию в Пекине были отклонены императором Канси. Но в 1712 г., желая добиться разрешения России отправить посольство к калмыкам – азитаскому народу, мигрировавшему в степи Нижнего Поволжья, Канси смягчил свою позицию и согласился принять миссию во главе с архимандритом Илларионом (Лежайским).

Первая духовная миссия прибыла в 1715 г., но для получения разрешения Русской православной церкви посылать регулярные миссии в китайскую столицу потребовалось еще 12 лет – это произошло только после Кяхтинского договора598. Всего в Пекин были отправлены 20 миссий, включая две под эгидой Русской православной церкви за границей, организованные после 1917 г. Первоначально задачей миссий было спасение душ албазинцев. В отличие от католических или протестантских собратьев, православные отцы не стремились искать новых приверженцев своей веры среди китайцев. По словам одного из историков миссии архимандрита Николая (Адоратский), «деятельность православной Миссии оказалось вполне солидарной с политикой России, которая всегда была далека от цели ослабления жизненных сил Китая и от стремления навязать жителям его блага христианской цивилизации в ущерб их национальной самостоятельности, к чему клонится деятельность других европейских Миссий». Отец Николай подчеркивает контраст с гораздо более зловещими целями иезуитов: «Наша Миссия всегда держалась указанных ей границ нравственно-религиозной сферы, не вела пропаганды, не вмешивалась в политику, не интриговала при дворе богдыхана, не увлекалась и меркантильными целями». Если верить архимандриту, то миссия Православной церкви в Пекине помогала сохранить теплыми китайско-русские отношения599.

Тезис отца Николая об «особых отношениях» между Романовыми и императорами династии Цин был общим место в царских представлениях о мире. Дипломаты, как и консервативные публицисты, в частности князь Эспер Ухтомский, часто утверждали, что российская политика в Восточной Азии фундаментальным образом отличается от низменных целей европейских держав – Франции и Великобритании600. Если в официальных кругах Санкт-Петербурга преобладали именно такие взгляды, то мало кто из китайцев разделял иллюзии относительно русских мотивов. Во время Восстания боксеров 1900 г. – жестокого народного антиевропейского восстания в Северном Китае гнева ксенофобов не избежали ни обращенные в православие, ни здания. По некоторым подсчетам, «боксеры» убили около 200 православных китайцев и разрушили здание Русской миссии601.