Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции

Изучение ислама в духовной академии после отъезда Ильминского в 1858 г. пришло в такой упадок, от которого она в полной мере так и не оправилась. По словам историка Академии, 1856–1858 гг., когда Ильминский и Саблуков работали вместе, следует считать лучшим периодом деятельности противоисламского направления590. После ухода Ильминского Саблуков и его преемники обратились к более традиционным методам непосредственного полемизирования с исламом, которые никогда не приносили значимых результатов. Тем не менее Академия могла похвастаться наличием в своих рядах нескольких талантливых специалистов по исламу, прежде всего Саблукова и его ученика Евфимия Малова, преподававшего с 1862 по 1870 г. Саблуков запомнился первой публикацией Корана на русском языке, переведенного непосредственного с арабского, а Малов написал несколько новаторских работ о доисламских корнях Корана.

Как уже упоминалось в предыдущей главе, востоковедение в российских университетах сосредоточивалось в основным на великих культурах Азии в ущерб азиатским национальным меньшинствам, жившим непосредственно на территории России. Этот перекос был менее заметен в деятельности Казанской духовной академии, где миссионерство среди инородцев неизбежно притягивало к ним внимание ученых. Но хотя Академия и уделяла много времени языкам коренных народов – татарскому, калмыцкому и бурятскому, основные религии Азии по-прежнему привлекали значительно больше внимание, чем анимистские верования многочисленных бесписьменных восточных «малых народов» России. Так, чувашско-черемисское направление Миссионерского отделения было закрыто за ненадобностью уже через два года после его образования в 1854 г., а профессорские кафедры противоисламской и противобуддистской полемики оставались вакантными.

С учетом конечной цели их деятельности – борьба против ислама и обращение его последователей в христианство – понятно, что люди, занимавшие противоисламскую кафедру редко относились к предмету своих занятий с добросовестной объективностью. За примечательным исключением Николая Ильминского в ранние годы, их взгляды были враждебными либо охранительными или сочетали то и другое. Преподаватели Академии часто характеризовали ислам как фаталистичную, морально ущербную и, разумеется, фанатичную религию, а его основателя как деспотичного, но слабого эпилептика. По словам Михаила Машанова, преподававшего в Академии с 1878 по 1911 г., ислам – это не более чем «бессвязный сборник разных иудейских и христианских учений… с арабским язычеством»591.

После нескольких десятилетий весьма скромной поддержки со стороны церковного руководства под эгидой Победоносцева востоковедение в Казанской академии переживало период возрождения. Обер-прокурор Священного синода с 1880 по 1905 г., покровитель Николая Ильминского, Победоносцев активно поддерживал распространение слова божьего среди национальных меньшинств империи. В 1884 г. он облагодетельствовал Миссионерское отделение, вдвое увеличив количество ставок в противоисламском и противобуддистском направлениях – до четырех мест592. Однако в сравнении с получавшими полноценную поддержку светскими заведениями, такими как Санкт-Петербургский университет, Академия оставалась второразрядной научной школой по изучению Востока вплоть до 1919 г., когда большевистское правительство ее закрыло.

Одним из основателей российского китаеведения считается выпускник семинарии, а не Академии, отец Иакинф, урожденный Никита Бичурин, еще один продукт системы церковных учебных заведений Казани. Друг Александра Пушкина, служащий Министерства иностранных дел и завсегдатай интеллектуальных и литературных кружков Санкт-Петербурга начала XIX в., необычный монах оставил заметный след и вне Академии и даже вдохновил авторов нескольких повестей и одной пьесы593. В то же время отец Иакинф являлся источником постоянной головной боли начальства, а история его жизни служит хорошим примером напряженных взаимоотношений между востоковедением и Церковью в Российской империи.

Карьера отца Иакинфа тесно связана с одной из самых примечательных институций в ранней истории царского китаеведения – Духовной миссией в Пекине594. История этой организации началась после первого военного столкновения России и Китая – у крепости Албазин на Амуре595. Сибирский аванпост, занятый в 1650 г. первопроходцем казаком Ерофеем Хабаровым, стал рассматриваться китайской империей Цин как источник раздражения на северных границах. В 1685 г. войска императора Канси захватили Албазин, успешно выдержав контрнаступление русских солдат. Четыре года спустя две империи подписали Нерчинский договор, во многом до сих пор определяющий границы между Восточной Сибирью и Маньчжурией596.