Русский Парнас

Виельгорский, который слушал Листа еще в 1839 году в Риме, первым из русских музыкантов сказал о нем: «Это — царь пианистов».

О своем пребывании в 1844 году у братьев Виельгорских писал Г. Берлиоз: «Я был им (Мих. Ю. Виельгорским. — А. С.) представлен находившимся у них замечательным лицам, виртуозам и литераторам». Известно, что на одном из домашних концертов у братьев дирижировал своей симфонией Шуман, который называл Виельгорского «гениальнейшим дилетантом».

Серьезные, обоюдно уважительные отношения связывали Виельгорского с Глинкой. Считая Глинку выдающимся национальным композитором, он относился к его творчеству с особым интересом и взыскательностью, разбирая как знающий музыкальный критик все написанное композитором, не оставляя вне своего внимания ни единого нюанса.

Вскоре после премьеры глинкинского «Ивана Сусанина», которая оказалась возможной во многом благодаря хлопотам Виельгорского, 13 декабря 1836 года был устроен товарищеский завтрак, на котором прозвучали прославляющие композитора куплеты «Пой в восторге, русский хор...». Михаил Виельгорский выступил автором слов наряду с такими прославленными поэтами, как Вяземский, Жуковский, Пушкин... Музыку к стихам написал В. Одоевский.

Какое собрание разнообразных талантов, умов было в ближайшем окружении Виельгорского! И каждый тянулся к общению с ним, больше того, считался с его мнением, суждением, жаждал услышать от него отзыв.

И хотя, может быть, не так уж заметен след, который оставил Виельгорский в искусстве как композитор, но возможно ль оценить его вклад как слушателя, вдохновителя, знатока, первооткрывателя шедевров?

Годы долго щадили Виельгорского; несмотря на почтенный возраст, он оставался общительным, живым, любознательным человеком.

«Ученейшим из музыкантов нашего времени» называл его Одоевский. Он вспоминал: «В графе Михаиле Юрьевиче было не только глубокое знание музыки, какое я редко встречал в первейших композиторах и гармонистах, но в нем был развит эстетический элемент в высшей степени. Счастливое сопряжение всех душевных способностей давало графу Михаилу Юрьевичу такой верный взгляд на искусство, которым едва ли кто ныне обладает».

А Михаил Иванович Глинка после смерти Виельгорского писал, что «граф М. Ю. принадлежал именно к разряду тех немногих людей, которым, кажется, никогда умирать не следовало».

Первый музыкальный критик

Первый музыкальный критик

«Да, он наш, природный москвич, Московитянин и даже Московский вестник со всеми нашими, для других странными, для нас любезными отпечатками, со всеми нашими родимыми пятнами»,— сказал о Владимире Федоровиче Одоевском Погодин, когда в 1862 году тот вернулся из Петербурга в Москву. «Одним из патриархов Москвы» называл его И.С. Тургенев.

Действительно, лучшие, деятельные годы Одоевского падают на Петербург, но своими вкусами, привычками, привязанностями он оставался москвичом. В Москве он родился, учился в Московском университетском пансионе, в Москве формировалась личность Одоевского, его взгляды, интересы, наклонности, дружественные связи.

Писатель, философ, журналист, музыкант, музыкальный критик, педагог, ученый, просветитель... И можно было бы продолжить перечисление его многочисленных творческих амплуа. Однако музыка на протяжении всей его жизни была самой главной страстью, которой он не изменял до конца.

«...Музыка: в этой высшей сфере человеческого искусства человек забывает о бурях земного странствования; в ней, как на высоте Альпов, блещет безоблачное солнце гармонии; одни ее неопределенные, безграничные звуки обнимают беспредельную душу человека; лишь они могут совокупить воедино стихии грусти и радости, разрозненные падением человека, — лишь ими младенчествует сердце и переносит нас в первую невинную колыбель первого невинного человека.

Не ослабевайте же, юноши! Молитесь, сосредоточивайте все познания ума, все силы сердца на усовершенствование орудий сего дивного искусства...»

Так Одоевский признается в своей любви к музыке в повести «Себастиян Бах».

Только музыке дано величайшее умение передать и самые сложные чувства, и самые сложные коллизии человеческой мысли, считал Одоевский. Поэтому всю свою жизнь он не только сам в многообразных формах служил этому искусству, но и старался приобщать к нему как можно больше людей. Казалось, что и повести о музыкантах Одоевским написаны лишь для того, чтобы постичь секрет высочайшего из искусств — музыки, раскрыть, как сейчас говорят, психологию творчества ее создателей.

«Иногда мне на четыре ноты приходится писать целый том комментарий, и все-таки эти четыре ноты яснее моего тома говорят для того, кто умеет понимать их» — это тоже из «Себастияна Баха». Иоганн Себастьян Бах — любимый композитор Одоевского. Его глубокой, серьезной натуре близка была строгая и величественная музыка Баха, ее философичность.