Русский реванш. Ледокол Сталина

— Я тоже на это надеюсь, Игорь Сергеевич, но денщик для меня сейчас больше обуза, ведь контролировать я его не смогу. Да и ненастоящее я благородие, сами ведь знаете, случайно так получилось, я человек сугубо штатский. Побрить меня и санитары могут, а больше и не нужно нечего.

Из прошлой жизни я ушёл осознанно. Слишком мне там не нравилось в конце двадцатых годов двадцать первого века. Дело даже не в собственном возрасте, хотя седьмой десяток прожитых лет оптимизма не добавлял, а в полной потере человечеством каких-либо целей. Это человечество утратило понятие «западло», так что в стойле ему самое место. Я не протестовал против чипирования всех этих странных созданий, я от них ушёл молча, не прощаясь. Благо, мне было куда уходить.

Нет, именно в Малетина я попасть не планировал, да и вообще рассчитывал на более значимую фигуру в другой эпохе, лет так на пятьдесят пораньше, но Духи решили так. Самое нелюбимое мною время.

Слишком сложный сейчас исторический период — вся Россия сошла с ума. «Красные» и «Белые» — сейчас они оба хуже. «Красные» бредят мировой революцией и готовы спалить мою страну для разжигания глобального пожара, а «Белые» уже открыто призывают интервентов, готовые согласиться со статусом практически колонии «цивилизованного мира». Не все, конечно, но полярность в целом такая. Я знаю, что у этих «цветных» сумасшедших ничего не получится, ни у тех, ни у других. К власти придёт «Красный монарх» и «Новый Бонапарт» и у страны снова появится шанс. Императора Сталина я признать готов, но до этого момента ещё двадцать лет. Раньше светиться смысла нет, сейчас и он никто, а я тем более.

Воевать в Гражданской я не собираюсь. Да и Малетину смысла нет. Он ведь здесь не высочество, не светлость и даже не сиятельство. Внук священника, сын инженера, всех капиталов — полученные за захваченную германскую гаубичную батарею французские франки. «Красные» по крайней мере «цивилизаторов» нагнут уже в ближайшие пару лет. Другой идеологии противостояния сейчас просто нет. Анна Васильевна, мать Андрея Малетина скончалась пять лет тому назад, а отец, Николай Дмитриевич, железнодорожный инженер, пять лет женат новым браком, теперь практически чужой человек. Уже пять лет как общение практически прервано. Конфликта вроде и нет, но общаться попросту не о чем. Отец не расстроится, ему плевать. Сослуживцы? Да, возникла с ними дружба, если выживут — буду думать, как им помочь, а пока повлиять на их судьбу всё равно не способен. У них ведь нет послезнания и понимания творящегося сумасшествия, они себя нормальными считают. Даже правыми, убеждёнными в своей правоте. Блаженны верующие, надеюсь, им повезёт уцелеть. Очень ценный генофонд.

В Нанси я пролежал полтора месяца, до 12 ноября 1918 года. Накануне, 11 ноября в железнодорожном штабном вагоне командующего силами Антанты в Европе, французского маршала Фердинанда Фоша было подписано Компьенское перемирие. Первая мировая, пока единственная и называемая Великой война закончилась. Военные действия уже не возобновятся. Дальше Версаль и германский реванш. «Ледокол Сталина», говорите? А что, идея хорошая, попытаться стоит. Мягко, без фанатизма, правильным софтом на германский хард. Версаль большевики не признают и это отличный козырь в пропаганде. Факт есть факт, а подложить под него всякое можно умеючи.

Награждение Командорской степенью Ордена почётного легиона утвердили, поэтому из госпиталя меня забрал порученец президента Республики Раймона Пуанкаре. Именно он является Великим магистром Ордена и лично посвящает кавалеров в высшие степени. Спасибо храброму подпоручику Малетину за геройства, до Парижа добрались с комфортом за счёт казны. Французской, или орденской — не важно, главное щедро, мундир от лучшего портного, шикарный люкс в персональный автомобиль с водителем. Я вышел из госпиталя на костыле с приговором — не годен к продолжению строевой службы по инвалидности. Протестовать я и не собирался, хромать мне действительно ещё долго, полгода минимум, да и инвалидность, полученная на армейской службе, после этой войны будет неплохо оплачиваться. Да-да, будет оплачиваться именно французами, ведь мы служили в их Марокканской дивизии.

В госпитале я написал повесть «Год Верденской мясорубки», по мотивам будущего Ремарка, только с героями французами и сразу адаптированную под театральную постановку. Хорошо получилось, не зря Андрюха на филолога учился, польза есть. Повесть-пьеса издателей заинтересовала, было из кого выбирать. Мсье Жюль Граналь заинтересовался предложением — мой отказ от авторского гонорара с издателя в обмен на агрессивную рекламу и большой тираж.

— Сто тысяч экземпляров — это слишком амбициозно, мсье Малетин.

— И тем не менее, мсье Граналь, вас это заинтересовало.

— Это возможно, но на нескольких языках. Вы ведь отлично владеете немецким, а русский вообще родной.

Теперь к Малетину добавился я с английским и испанским, но это я делить ни с кем не собираюсь.

— Мы обсудим издание на всех языках после исполнения первой части договорённости. Давайте обсудим рекламную кампанию.