Русский романтизм

И в „Трех встречах*1 тоже есть, правда, очень сжатая пред-

шествующая история героини, которую она сама сообщает

рассказчику на маскараде, и из которой читатель ничего нового

не узнает о ней. Такова композиция повести Н. Ф. Павлова,

„Маскарад" (Нов. Повести. СПБ. 1839) или М. С. Жуковой,

„Инок" („Вечера на Карповке", ч. I. СПБ. 1837). Последняя,

как и „Три встречи*, начинается с описания того места (мона-

стыря), где рассказчица встретилась с человеком, который

заинтриговал ее своим странным видом. „Как будто роковая

1361

тайна тяготела над ним14 (I ч., стр. 38). Портрет монаха — от-

правная точка в повествовании. Увидев инока, заинтригованная

им, рассказчица начинает собирать о нем сведения; сначала

тщетно у настоятеля монастыря, а через несколько лет слу-

чайно, в деревне, где она была проездом, и где услышала

историю „таинственного инока".

В повестях 30-х годов мы найдем также не раз сходные

с „Тремя встречами" ситуации, описания и т.д. Начала неко-

торых повестей Жуковой из „Вечеров на Карповкеа заста-

вляют вспомнить Тургенева. Так, „Медальон" имеет вступле-

ние, где рассказчик говорит о себе, о том, как он „с ружьем

и верным Кортесома (ч. I, стр. 236) не раз по целым дням

бродил по берегу Суры; описание того места, которое было

излюбленным в его прогулках, начинает собой повествование.

Другой ее рассказ „ Немая" начинается с аналогичного вступ-

ления, в котором после сообщения о себе, рассказчик пере-

ходит к описанию усадьбы, в которую он попал, барского

дома, „с заколоченными наглухо окнами, обвалившегося,

поросшего травою по кровле, но еще сохранившего следы

барской жизни прежних хозяев" (II ч., стр. 12 из „Трех

встреч*) *).

Повесть 30-х годов знает форму эмоционального портрета

с восклицательным оборотом — к а к... „Как могуч, к а к вели-

чествен был этот человек среди облаков дыма и пламени!

Как спокойно было лицо его! Как высоко стоял он над

толпившимся внизу народом!4* (Тимофеев, „Конрад фон Тей-

фельсберг", 1834 г. „Опыты", ч, II. СПБ. 1837), любит та-

инственные ночные пейзажи:

„Месяц сиял во всем блеске; небо было чисто; мириады лучей играли

по алмазному снегу; холод спирал дыхание... Все пусто; слышен каждый

шаг времени; мир действительный уступает место фантастическому; что то

странное наполняет все улицы... Каждый столб, каждый камень получает

чувство жизни, каждое веяние ветра превращается в таинственный говор

духов; все видит, слышит, движется... человек боится оставаться один среди

втого таинственного мрака44 (Тимофеев, „Чернокнижник44, 1836 f., стр. 54—55.

„Опыты" ч. II).