Русский романтизм

Композиционная функция такого таинственного пейзажа,

напр., у Жуковой в „Иноке", аналогична роли описания ноч-

ного сада в „Трех встречах", — в повести Жуковой пейзаж

предшествует катастрофе, ее подготовляя, в рассказе Турге-

нева он завязывает действие.

1) О том, чем обязан кроме этого Тургенев Жуковой и другим писатель-

ницам 30-х годов см. статью А. И. Б е л е ц к о г о , „Тургенев и русские писа-

тельницы 30—40-х годов44. Творческий путь Тургенева. Сборник статей под

ред. Н. Л. Бродского. Петр. 1923 г.

1361

О том, что стиль итальянского пейзажа „Трех встреч"

восходит к традициям 20—30-х годов русской литературы,

нам уже приходилось упоминать.

Описание маскарада, на фоне которого происходит третья

встреча, тоже ведет нас к повести 30-х годов. Маскарад

в одной из повестей Павлова („Маскарад") является обрам*

лением всего действия. Герой, Левин, в домино, стоит у стены,

подобно незнакомке в Терном домино, прислонившейся

к колонне. И Левин, и незнакомка не только равнодушны

к музыке, веселью; бал — контраст к их настроению. Та же

ситуация и в повести Жуковой „Медальон". Герой ее, Вель-

ской, на блестящем балу узнает, что Софья, которую он лю-

бит, стала невестой другого; он одиноко стоит у стены.

„В дверях танцевального зала, прислонясь к стене и сложа на груди

руки одна на другую, стоял наш внакомец Вельской, в черном платье, всем

чужой, в роли наблюдателя, с странным выражением во взоре". (Вечера на

Карповке" I ч., стр. 326—328).

Даже „скромно-фатальное выражение лица", с которым

рассказчик бродит вдоль колонн, восходит к тем ремаркам,

которыми иногда сопровождается в повести 30-х годов опи-

сание загадочной внешности героя, присутствующего на балу,

но чуждого веселью. „Зачем он тут?" — спрашивает Павлов

по поводу Левина („Маскарад"), „зачем это лицо, полу-пре-

красное, полу-страдальческое, намек о горькой тайне, о язвах

души?... Не подделался ли он с намерением под героев Бай-

рона, чтоб еще раньше представить нам карикатуру на них и

блеснуть сердцем, заглохшим под пеплом страстей?... (стр. 37).

Прием перебоя в слоге повести, переход от обычного

лирико-повествовательного стиля к народной речи в диалогах

(рассказчика с Лукьянычем, старостой, с молодым парнем) тоже

указывает на традиции романтической повести (Марлинский,

Тимофеев), где нередки смена патетической речи комическим

или разговорно-бытовым, сказом, прозы — стихами.

Итак, между „Тремя встречами" и русской повестью

30-х годов, как мы видим, значительное сходство во многих

элементах; но в 30-х годах жанр лирической повести в целом