Русский романтизм

чтобы в своем творчестве сохранить свое особое женское „я".

Это им удавалось: действительно, для того, чтобы отыскать

в русской литературе продолжение этой традиции, от времен

романтизма мы должны перенестись к нашим дням — к твор-

честву автора „Четок" и „Белой Стаи".

Названная группа вместе с тем явилась и фактом ран-

него русского „Жорж-Сандизма", иногда независимого от

прямого воздействия произведений Жорж-Санд, и тем более

интересного. В историю же русской литературы второй

трети XIX века ею вписана особая страница, мимо ко-

торой не должен проходить исследователь *).

„Женщины-писательницы" — группа небольшая и неотрывно

связанная с романтическим стилем. Но в тех же хронологи-

ческих рамках помещается деятельность ряда крупных писа-

телей, вопрос об отношении которых к романтизму — также

один из очередных и существенно важных вопросов нашей

науки. Это Пушкин и Баратынский, Гоголь и Лермонтов.

Вопрос о Пушкине и романтизме по своей постановке

уже не нов. Школьная традиция, пережевывая Белинского,

решала его отрицательно. Освободившись от влияния Байрона,

учила она, Пушкин вышел на дорогу творчества в самобытно-

национальном духе и явился основоположником того „худо-

жественно-бытового реализма", какой и является тйпичным

стилем русской литературы XIX века. Впрочем, слово „стиль"

в этой традиции употреблялось лишь в узком смысле слова,

а стилем Пушкина принято было лишь восхищаться, не пытаясь

путем кощунственной анатомии осознать и осмыслить свое

восхищение. К началу XX века о стиле Пушкина мы знали

только то, что случайно обронил из богатой сокровищницы

своих наблюдений Ф. Е. К о р ш, доказывая парадоксальное

положение о принадлежности Пушкину Зуевского окончания

„Русалки". В связи с оживившимся в XX веке интересом

к проблеме романтизма, вновь стали толковать о романтизме

Пушкина, перебирать и оценивать его случайные замечания.

У поэта было свое мнение о романтизме, несходное со взгля-

дами его близких людей: „Я заметил, что все — даже ты

имеют у нас самое темное понятие о романтизме" — писал он

в 1825 г. князю Вяземскому, но сколько-нибудь полно этого

мнения он так и не высказал. Подшучивая, с одной стороны,

над „любомудрами", критикуя Байрона, высмеивая нелепые,

с его точки зрения, произведения французских романтиков, он,

с другой стороны, не отрекался от звания русского роман-

тика, и, выпуская, например, в свет „Бориса Годунова", опа-

сался, что „робкий вкус наш не стерпит истинного романтизма".

Русским писательницам 1830—60 г. (главным образом, Е. Н. Ган,

М. С. Жуковой, гр. Е. Н. Растопчиной, К. К. Павловой) мною посвящена

оконченная в 1919 г. работа: „Эпизод из истории русского романтизма.

Русские писательницы 1830—1860 г.г.", до сих пор ненапечатанная и по

своим размерам (около 30-ти листов) мало имеющая шансов на скорое

появление в печати. Некоторыми наблюдениями из этой работы я пользо-

вался для статьи о Брюсовском издании сочинений 1С. К. Павловой

(в „Известиях отд. р. яз. и слов. Акад. Наук" 1918 г.) и для статьи „Тургенев

и русские писательницы" в сборн. „Творческий путь Тургенева" под редак*

цией Н. Л. Б р о д с к о г о , Лгр. 1924 г.

И, однако, сопоставляя его поэтическую физиономию

с обликами наших романтиков как немецкого, так и фран-

цузского толка, прежде всего поражаешься резкой разнице:

она во всем — и во взглядах на природу поэтического твор-

чества („вдохновение"), и в вопросах поэтической техники

(„слог"), в языке так же, как в выборе сюжетов и в приемах

композиционной техники. Вокруг Пушкина кишела толпа

подражателей, но чем дальше он шел, тем она становилась

реже, и „Повести Белкина" не одному Белинскому предстали,

как „осень, дождливая осень после прекрасной роскошной

благоуханной весны". Вырисовывается понемногу изолирован-

ное положение Пушкина и небольшой группы поэтов — друзей

и учеников возле него, отказавшихся от старомодного клас-

сицизма и оставшихся при поэтике своеобразного „истинного

романтизма", где острые углы и ломанные линии новой

школы смягчены были воздействием трезвой классической

традиции.

Именно таким представляется положение поэзии Пуш-

кина в русской литературе 20-х и 30-х годов. У некото-

рой группы современных исследоватёлей, нужно заметить,

начинает преобладать иная точка зрения. Пушкина они связц-

вают с поэтической традицией русского классицизма XVIII и

начала XIX века: „Пушкин завершает собой развитие класси-

ческой традиции в русской поэзии, восходящей к Державину