Русский самородок. Повесть о Сытине

В те дни в Москве на улице Кропоткина в доме № 21 открылся небольшой музей Антона Павловича Чехова. В экспозициях были выставлены чеховские реликвии, фотографии, книги, рукописные материалы. На первых порах музей был беден и недостаточно популярен. В дарственных поступлениях музею оказались неопубликованные письма Владимира Галактионовича Короленко, адресованные Чехову. Работникам музея, и в частности профессору-литературоведу Николаю Кирьяковичу Пиксанову, было весьма желательно издать переписку Чехова и Короленко. Издательские возможности в стране были крайне ограничены. Бумаги недоставало для газет и популярных агитационных брошюр. Газеты и книги выходили на оберточной.

Однажды музей имени Чехова посетил Сытин. Его узнали. Сотрудники обратились к нему:

– Жаль, Иван Дмитриевич, что в трудное время живем, бумаги нет, а хотелось бы выпустить книгу переписки Чехова и Короленко. Ведь это ваши не только добрые знакомые, а любимые писатели, друзья. Нет ли у вас возможности напечатать? Книжечка небольшая. Посодействуйте ради светлой памяти Антона Павловича.

Показали Сытину машинописную рукопись – девяносто страниц.

Заинтересовался Иван Дмитриевич и тут же прочел несколько писем Короленко. В одном из них Короленко писал Чехову о том, как он ездил к «мощам» Серафима Саровского:

«Я только что вернулся от Серафима Саровского. Провонял, бедняга, как 3осима у Достоевского, а старик был хороший. Ехал я в поездах, битком набитых богомольцами, потом три дня шел пешком и наконец ночевал в Саровском лесу, в толпе (где нажил изрядный насморк). Много есть умилительного в этом потоке темной веры, и несомненно было немало „исцелений“. Но меня все время не оставляла мысль о том, что наука не только умнее, но и много добрее: требует меньше, дает больше. В Рузаевке одно из первых моих впечатлений было: отец, истомленный и исстрадавшийся, несет на руках довольно большую девочку в поезд. Это они ехали за исцелением. Последнее мое впечатление – была такая же группа в Арзамасе: муж, среднего возраста, выносил с поезда на руках больную жену. Это они возвращались, после страшных трудов и усилий – без всякого результата. Я никогда не забуду их лиц. Сколько таких страданий и отчаяния приходится на несколько „распубликованных“ исцелений… А сколько ухудшений болезни от усталости и лишений, наконец, сколько прямо преждевременных смертей…»

Прочел Сытин и горько усмехнулся:

– В свое время об этом Серафиме много книжечек мы печатали, только не в этаком духе. Что ж, из песни слова не выкинешь. Хорошо. Хотя я и не прежний Сытин, а давайте – издам эту книжку, она будет моей последней сытинского издания. Где-то есть у нас остатки да обрезки хорошей бумаги. Только уговор дороже денег: отпечатаю для музея пять тысяч экземпляров, гонорара не дам, и с вас за издание ничего не возьму. А печатать будем в типографии исправдома. Ребята постараются.

Книжка вышла сверх всяких ожиданий быстро и на отличной бумаге. С пометкой «Издание И. Д. Сытина. Типография Ивановского исправдома». Цена не указана.

В предисловии к этой книге редактор, профессор Пиксанов отметил: «Быстрым появлением в печати книжка обязана содействию И. Д. Сытина, взявшего на себя технику печатания».

Это была последняя книжка в его частном издании, благодарная дань памяти двум благородным, честнейшим писателям – Чехову и Короленко…

В бывшем сытинском доме на Тверской помещалась редакция «Правды». Во дворе в бывшей типографии «Русского слова» печатались газеты: правительственная – «Известия» и партийная – «Правда». Стоял неумолчный шум типографских машин; непрерывно сновали грузовики, доставляя бумагу и увозя кипы свежих газет для всей страны. Сытин жил во дворе этого дома во флигеле. Ему был привычен и приятен этот издавна знакомый гул типографии. И хотя теперь он не имел никакого отношения к типографии, но у него было здесь много старых приятелей, почтительно здоровавшихся с ним. Приветливо относились к Сытину и молодые работники редакции.

Фельетонист Михаил Кольцов, работая в «Правде», как-то приметил, что Сытин ходит грустный, чем-то недовольный и опечаленный. Послал к нему сотрудника узнать, какие переживания терзают Ивана Дмитриевича.

Не сразу поведал об этом старик Сытин.

– Кольцов мною интересуется? Ну, тогда другое дело… – И рассказал, что он стар работать с молодыми и что ему кажется, будто бы и Мосполиграф недоволен его поездкой в Германию. Правда, ему не говорят об этом прямо, но он подозревает и чувствует.

– Раз мною недовольны, значит и я не могу быть доволен собой. Душа веселится только от добрых дел. Кольцову это скажите, а не пишите про меня. Спасибо за внимание к старику…

Сотрудник «Правды» рассказал об этом фельетонисту, тот позвонил в Мосполиграф:

– Чем вам Сытин не хорош? В чем с ним не поладили?

– Все хорошо, все ладно.

– А он что-то переживает. Может, слухи-сплетни какие? Не расстраивайте старика. Тонкая натура. Уникум. Много ли таких, как он?..

ДОЖИВАЯ, СМОТРЯТ В БУДУЩЕЕ