Русский щит

Путь был неблизкий. Хан Берке не любил свой дворец в Сарае и часто, даже зимой, выезжал с женами и родственниками в степь. На этот раз хан остановился на волжском берегу, верстах в десяти от города.

На заснеженном поле, в кольце юрт личного тумена хана Берке, высился большой белый шатер. Вокруг стояли, опираясь на длинные копья, нукеры-телохранители. Ханский гонец, сопровождавший послов, соскочил с коня. Спешилось и тверское посольство: по обычаю, к жилищу хана на лошадях не подъезжали даже высокородные эмиры и мурзы.

Тверичи побрели по сугробам, навстречу резким порывам ветра. Красный плащ князя Ярослава волочился по снегу.

В прошлые годы перед ханским шатром пылали костры, между которыми проводили князей. Татары-язычники верили, что дым освобождает от злых мыслей, и неукоснительно требовали выполнения позорного обряда. На Руси хорошо помнили князя-мученика Михаила Черниговского, преданного татарами страшной казни за отказ от очищенья огнем…

Но теперь, слава богу, от этого обычая ордынцы отказались. Хан Берке, установивший дружбу с мамлюкским султаном Египта, принял ислам. Рассказывали, что ездил он для принятия новой веры в далекую Бухару, к святому шейху ал-Бакерзи. Три дня простоял Берке у ворот ханаки, смиренно ожидая, пока примет его шейх. А на четвертый день, будучи допущенным в ханаку, одарил бухарское духовенство несметными богатствами и поклялся блюсти веру Магомета. Тогда и многие ханские приближенные стали мусульманами.

Нукер откинул полог шатра, пропустил князя и бояр внутрь.

В шатре ярко пылали факелы, струйки дыма поднимались к круглому отверстию вверху. Вдоль стен протянулись скамьи, покрытые коврами, а на них неподвижно сидели родственники хана, мурзы, темники, тысячники.

Откуда-то сбоку подскочил Мустафа, прошипел злобно:

– На колени! На колени, дерзкий раб!

Ярослав опустился на ковер, пополз на четвереньках в ту сторону, где мерцал драгоценными каменьями ханский трон. За ним, тяжело отдуваясь, ползли бояре.

Мустафа, непрерывно кланяясь, шел впереди. Ярослав видел только желтые узконосые сапоги мурзы, мелькавшие перед глазами.

Наконец мурза остановился. Ярослав Ярославич поднял голову и замер, ослепленный богатством ханского трона, привезенного Батыем из императорского дворца в Пекине. Золото, ослепительно белая слоновая кость, красные огни рубинов, серебристые переливы жемчуга, прозрачное свеченье алмазов…

Среди этого ошеломляющего блеска Ярослав не сразу заметил самого Берке, сидевшего на троне с любимой женой. Ханша была укутана до самых глаз в алый индийский шелк.

Берке равнодушно смотрел на руситских вельмож, распростертых у его ног.

Хан был уже не молод – Ярослав знал, что ему недавно исполнилось пятьдесят шесть лет. У хана была жидкая седая борода, большое морщинистое желтое лицо, волосы зачесаны назад. В одном ухе блестело золотое кольцо с восьмиугольным камнем, приносящим удачу. Одет был Берке в гладкий шелковый кафтан, перетянутый под грудью поясом из зеленой кожи с золотыми пластинками, на голове его был высокий колпак, а на ногах – башмаки из красной шагреневой кожи. У Берке не было ни меча, ни ножа, но на поясе его висели два черных, витых, украшенных золотом рога. Рослые нукеры-телохранители с саблями наголо стояли по сторонам трона.

Вперед вышел ханский визирь Шереф ад-Дин ал-Казвини, арабский мудрец, привезенный Берке из Бухары. На поясе визиря висели символы власти – красная печать и большая золотая чернильница.

Шереф ад-Дин неторопливо развернул свиток пергамента, исписанный красными и золотыми буквами, и принялся читать сухим, ничего не выражающим голосом.

Ярослав, напряженно вслушиваясь, различал знакомые слова: ярлык, Володимер, тамга, мыт…

Мурза Мустафа зашептал на ухо:

– Кланяйся, благодари хана за милость… Отдан тебе ярлык на великое княженье владимирское…

Когда визирь кончил читать, Берке молча склонил голову.

К тверичам, стоявшим на коленях перед ханским троном, подскочили нукеры, волоком потащили их из шатра.

У высокого шеста с конским хвостом на верхушке – бунчука, князя поставили на ноги. Проворные руки рабов сорвали с плеч княжеский плащ, натянули прямо поверх кафтана блестящий персидский панцирь.

Улыбающийся Мустафа пояснил, что хан жалует данника своего, великого князя Владимирского, сим доспехом.

Подошел еще один мурза, тоже дружелюбный, веселый. Протянул пергаментный свиток с золоченой печатью на красном шнуре.

– Жанибек это, посол ханский, поедет с тобой во Владимир, возвестит прочим князьям волю хана Берке, – пояснил Мустафа. – Одари его, великий князь, хорошо одари!

Нового великого князя посадили на вороного коня и повезли, как велел обычай, вокруг ханского шатра.

Следом, спотыкаясь, толпой бежали бояре.

Ярослав Ярославич, подняв над головой ханский ярлык, смотрел поверх черных юрт, поверх татарских воинов, сидевших у костров, – туда, где за белыми курганами спускалось неяркое зимнее солнце.

Ярослав ликующе повторял: «Великий князь! Великий князь!»